— Что читаешь, сынок?
Виктор поднял на нее усталые глаза, сказал:
— Ленина, маманя.
— Ленина? — с испугом переспросила она. — Про что же в ней?
— Про бедняков, про жизнь бедняцкую.
— А-а, — протянула мать, потом вошла в великую хату взволнованно шепнула мужу: —Ты не спишь, Лавро?
— Нет, — выпростав руки из-под головы и повернувшись на бок, отозвался Лаврентий в темноте. — А что?
Мать наклонилась над его ухом.
— Витя Ленина читает.
В дверь заглянул Наумыч, обратился к снохе:
— Параско, ты не брала… — потом он сплюнул с досады, махнул рукой: — Они ось лежат на окне, и кисет, и люлька[47]. А я думал…
Лаврентий приподнялся на локоть, переспросил:
— Какого Ленина?
— Да ты что? Не знаешь Ленина? — шепнула Прасковья, направляясь в кухню.
— Погодь, куда ты? — остановил ее Лаврентий. — Это тот, что дал всем буржуям по морде?
— А то какой же! — сказала Прасковья, заглянула в дверь и, увидев, что свекор набивает люльку табаком, вернулась и снова припала к мужу: — Книгу его где-то достал.
— А… так, так, — проговорил Лаврентий. — Значит, и к нам пожаловал этот человек. Не ждали.
— Про бедный народ пишет, — пояснила Прасковья.
Лаврентий сбросил с себя одеяло, хотел было пойти к сыну, но Прасковья удержала его.
— Чего всполошился? — шепнула она. — Завтра все узнаем.
Лаврентий почесал затылок и снова зарылся под одеяло… Мысли его теперь пошли в другом направлении.
«Ленина читает, — пронеслось у него в голове. — И где же он взял его? С кем-то, стало быть, знается». Он снова заложил руки под подушку и начал глядеть в темноту на потолок.
Прасковья, сняла с себя верхнее и легла рядом с мужем.
— Такого с ним еще не было, — сказала она.
— Чего там, — отозвался Лаврентий. — Книгами он давно занимается, набивает себе голову.
— Про что же там еще, в книге той? — Прасковья повернулась к нему лицом. — Интересно бы послухать.
— Как? — Лаврентий остановил на ней вопросительный взгляд. — Говоришь, послухать бы?
— Да, про бедняков.
— Стало быть, и тебе этот человек влез в душу, замурдовал голову?
— Все про него говорят, — вздохнула Прасковья.
— Ну, спи, спи, Паша, — толкнул ее в бок Лаврентий. — Квит[48] речам всяким.
Наступила тишина.
Наумыч сложил в угол починенные хомуты и постромки и тут же улегся на своей кровати, пыхая люлькой и покашливая. Из спальни Виктора полосой в дверь на земляной пол кухни падал свет от лампы. Лаврентий невольно глядел на него и, смыкая отяжелевшие веки, постепенно засыпал…
* * *
Утром, когда он проснулся, около него жены уже не было. Она выгоняла коров в стадо. На толоке с нею повстречалась Молчуниха — супруга Федота Давидовича, — сказала:
— Ну что, Мироновна, теперь ты небось Лавруху приборкаешь[49] как следовает: больше не пустишь блукать[50] по белу свету.
— А он нигде и не блукал, Меланья Аристарховна, — ответила Мироновна несколько натянуто. — Почему вы такого дурного мнения о нем?
— Да я рази что? — Меланья Аристарховна смущенно пожала плечами. — Так просто… Он же то у белых, то у красных скитался как неприкаянный.
Мироновна ничего ей не сказала, вернулась домой.
Наумыч уже чистил конюшню, порался[51] около лошадей. Люлька дымилась у него в зубах. Мироновна подошла к перевернутой бочке у сенец, взяла подойник с парным молоком, направилась в хату.
Лаврентий еще лежал на кровати, но глаза его были открыты, неподвижно глядели на потолок. Виктор читал почти до трех часов ночи и теперь, свернувшись калачиком, спал крепким сном. Мироновна заглянула к нему, принялась цедить молоко… Кошка Дымка, мурлыча, терлась около ее ног. Мироновна налила в черепушку молока, поставила на пол. Дымка с жадностью принялась лакать.
Лаврентий показался в дверях и, застегивая медные пуговицы на гимнастерке, бросил косой взгляд на сына. Виктор лежал уже лицом вверх и снова держал перед глазами книгу в красном переплете… Лаврентий подошел к нему.
— Что это ты спозаранку за книгу взялся?
Виктор сел на кровати, потянулся, ответил:
— Это Ленин, батя. Вам бы надо почитать.
— Не люблю я этим делом заниматься, — сказал Лаврентий.
— Вот и зря! — бросил укоризненно Виктор.
— А что там? — полюбопытствовал Лаврентий.
