— Все пошло прахом, — вырвалось с отчаянием у игуменьи. — Страшно подумать, чего нас лишили…
— Не беспокойтесь, — участливо заметил Полли. — Это временно.
Игуменья осенила себя крестом.
— Помоги нам, господи!
— А где же сейчас ваш отец? — поинтересовался Набабов.
— За океаном.
— У нас? — удивился Полли и добавил успокоительно: — Верьте мне — у нас ему будет хорошо.
— Но каково бедному старику жить в одиночестве! — тихо проговорила игуменья, сокрушенно качая головой. — Без родины… Последний раз я видела его перед отступлением морозовской армии.
Набабов поморщился.
— Знаю я этого Морозова. Бездарный генерал был. Умудрился сдать большевикам шестидесятитысячную армию.
Все разместились у стола, накрытого плюшевой скатертью.
Игуменья нервно хрустнула пальцами.
— Я подумала сейчас о самом плохом, — сказала она упавшим голосом. — Что если, прежде чем мы создадим отряд, ревком станицы Краснодольской налетит на нас? Он располагает силами. Кроме того, Корягин может обратиться за помощью в отдел, и ему окажут поддержку. Рядом — на Кавказском железнодорожном узле[38] — ЧОН. Да и в коммуне не будут сидеть сложа руки.
— Но вы же нас только что заверили, матушка, что не боитесь… — вдруг уставился на нее Набабов.
— Я не о себе говорю, Кирилл Семенович, — пояснила игуменья. — Против вас немедленно меры примут, как только узнают…
— Напрасные страхи, матушка, — заверил Набабов. — Волков бояться — в лес не ходить. На днях в Царицынской даче[39], что меж Прочноокопской и Григориполисской, под командованием есаула Живцова и сотника Курунина организовался наш отряд в тысячу человек. Полагаю, что кавказские и армавирские ЧОНы будут заниматься именно этим отрядом и не смогут оказать какую бы то ни было поддержку Краснодольскому ревкому. А тем временем мы успеем собраться. К тому же в монастыре мы долго задерживаться не будем.
— А вам все же надо остерегаться, матушка, — Полли остановил предупреждающий взгляд на своей визави. — Ни в коем случае, ни через какие источники не должны просачиваться к большевикам сведения о вашей деятельности. Все ходы следует перекрыть.
— За меня вы можете не беспокоиться, — сказала игуменья. — Сейчас противники так смешались между собой, что трудно разобраться, где свой, а где чужой. И я воспользуюсь этим — легко спрячу концы…
Соня внесла обед на серебряном подносе. Застлав стол свежей белой скатертью и расставив тарелки с кушаньями перед сидящими, она поклонилась и вышла.
Набабов и на этот раз не удержался от соблазна — проводил ее взглядом, затем подвинул кресло к столу, поближе к бутылке коньяка, и нюхнул корку хлеба.
Игуменья наполнила рюмки.
— За хорошее начало, господа!
Чокнулись, выпили, начали закусывать.
— Мне кажется, в первую очередь надо покончить с коммуной, — продолжила игуменья прерванный разговор.
— Сделаем, матушка, все сделаем, — кивнул Набабов, облизывая жирные губы. — Кому-кому, а коммунарам достанется.
Игуменья снова разлила коньяк. Полли поднял рюмку.
— В честь доблестного генерала Хвостикова!
— Да, да, за Хвостикова! — подхватил Набабов.
Игуменья пригубила рюмку и поставила ее перед собой. Однако гости приложились основательно. Набабов сочно крякнул и, подняв пустую рюмку, повертел на свету — не осталось ли в ней хоть капельки — и, убедившись, что содержимое все выпито, опять принялся за еду…
Игуменья поинтересовалась, где сейчас находится штаб-квартира генерала.
— Разумеется, если это не секрет, — оговорилась она.
— Какие могут быть у нас секреты от вас, матушка, — протянул Набабов. — Доложу все подробнейшим образом… После того, как отдельная кавбригада Курышко из X армии заняла Баталпашинск[40], Хвостиков отступил в Кисловодск; вскоре и оттуда ему пришлось уходить. Он двинулся к Клухорскому перевалу, чтобы прорваться в Грузию, но в пути был настигнут красными и разгромлен. С большим трудом ему удалось бежать от преследования. Сначала он скрывался в ауле Даутском у богатого карачаевца Мамая Кочкарова, а затем перебрался в станицу Кардоникскую, где сейчас снова собирает силы.
— И жена с ним? — с любопытством спросила игуменья.
Набабов скорбно вздохнул.
