— Ерунда, барахло… Что-нибудь настоящее есть?
Фабиан уже не знал, что ему предложить, но юноша презрительно повторял:
— Приличное что-нибудь… Оригинальное…
— Оригинальное? Что ж…
Смерив покупателя взглядом, Фабиан подвел его к ящику, где хранил всякий хлам, и широким жестом указал на кучу поломанных, грязных вещей:
— Здесь у меня самое ценное. Выбирайте, господин…
Чихая от пыли, юноша начал перебирать вещи, вынимать их из ящика, раскладывать по полу и вдруг радостно выкрикнул:
— Вот оно!.. Тьфу, ну и пылища тут у вас…
Это было копье, невзрачное бронзовое копье. Но молодой человек даже не усомнился, что нашел в груде мусора настоящую древность, настоящий бронзовый век. Ему повезло: у самого Райцеса из Старого города он отыскал среди ничего не стоящего барахла истинное сокровище и сейчас приобретет его за бесценок. И, поспешив состроить равнодушную мину, молодой человек небрежно спросил:
— Сколько за него хотите?
Фабиан не спеша подкрутил сперва один ус, потом второй и спокойно ответил:
— Пять сотен… Ровно пять сотен…
Молодой человек явно огорчился. Пошарил в кармане и виновато сказал:
— Придержите его для меня. Пока сто в задаток, идет?
Фабиан принял купюру и поставил копье в угол. Потом протянул покупателю шило:
— Можете его пометить, если хотите…
Но к юноше уже вернулась прежняя самоуверенность. Он опять презрительно махнул рукой:
— Меня не так-то просто обмануть, дружище. Я стреляный воробей…
Фабиан положил шило. Усы и губы растянулись в улыбке, орлиный нос будто еще больше заострился, как всегда, когда Фабиану приходила в голову какая-нибудь шутка, ка кой-нибудь розыгрыш…
Юноша уехал так же шумно, как приехал. Карета еще неслась по рыночной площади, и верзила на козлах размахивал длинным кнутом над головами торговцев и покупателей, а Фабиан уже нашел подходящий кусок бронзы и начал мастерить копье.
В антикварном магазине спокойно и тихо.
Поверженные статуи, бронзовые и мраморные, лежат вповалку, одни на солнце, другие в тени, словно погибшие воины после сражения. И над всеми, под самым потолком, стоит тяжелый, мрачный Наполеон, глядя печальными глазами в одну точку. Фабиан сосредоточенно работает молотком и резцом. В кресле примостился Пудель.
— Археология — штука непростая, — говорит ему Фабиан, — очень непростая…
Станислав Заремба тяжелыми, усталыми шагами меряет галерею, расхаживает по ней туда и сюда.
зовет его снизу Фабиан.
Заремба не отвечает.
Он знает, что Фабиан опять занят каким-то грязным делом, и даже смотреть не хочет. Лучше ему этого не видеть. А Фабиан, поглядывая на перевязанный палец, наносит на кусок бронзы различные кислоты, чтобы придать ему старинный вид, и сдувает с рук металлические опилки. Он только сейчас понял, что труднее всего копировать какую-нибудь ерунду. «Очень неловкими и тупыми были наши далекие предки», — думает он, не забывая при этом, что время идет и скоро явится тонконогий юноша в коротких брючках.
Заремба спускается с галереи.
— Чего тебе, Фабиан?..
— Да ничего, — отзывается тот, не отрываясь от работы, — просто хотел тебе один афоризм сказать. Подумал тут: самая сложная форма — это бесформенность. Правда, Пудель?
* * *
Ближе к вечеру в магазин приехал молодой любитель древностей. Он снова и снова осматривает копье, только что законченное Фабианом, и качает головой.
— Интересно, господин антиквар, — говорит он, — в ваших каталогах об этом копье ни слова…
Фабиан обметает веничком пыль. Он так поглощен уборкой, что даже не слышит молодого человека. А тот беседует с Зарембой и Генстым, они тоже здесь, в магазине. Юноша с жаром рассказывает совершенно фантастические истории об археологических находках, перечисляет разные экзотические страны и то и дело вставляет:
— Старого воробья на мякине не проведешь, господа. Я на этом собаку съел…
Заремба внимательно слушает и поглаживает помещичьи усы, чтобы обратить на себя внимание, показать, что он тоже не абы кто. От рассказов юноши у него кровь стучит в висках. Он с трудом держит язык за зубами. Ведь он, Станислав Заремба, тоже может кое-что рассказать. Он знает секрет, который поразит и молодого аристократа, и ученого ректора Генстого. Руки так и чешутся. Хочется принять величественную позу, губы дрожат, готовые выдать ужасную тайну. Шевельнув усами, Заремба проглатывает комок слюны и уже открывает рот, чтобы заговорить, но тут прямо перед ним возникает Фабиан и пронзает его взглядом до самых костей:
