— Запись сохранили?
— Да, конечно.
— Давай сюда. — Хорхе открыл свой дипломат.
— Сейчас принесут. — Алекс пошел к выходу.
— Алекс, почему запись не у тебя в кармане? Ты понимаешь, какая это улика?
— Там просто шум...
— Ладно. Мы попробуем понять, что скрывается за этим шумом. Когда похороны?
— Мы тебя ждали.
— Понял. Что с его семьей?
— Трое детей, жена-домохозяйка. Я обо всем распорядился...
— Я знаю. Охрану поставили? Дети учатся? Кто доставляет продукты? Что думает местная мафия и копы? Кто чинит водопровод? Кто приносит почту?
— Там Маккормик, он все сделает как надо.
— Стало быть, похороны завтра? Дальше. Про биржевой кризис уже поговорили до меня?
— Да.
— Кстати, Эрика, спасибо тебе, ты среагировала, как боксер. Всех одним ударом в нокаут. Я не ждал, что векселя международного афериста Хорхе Родригеса так востребованы на нью-йоркской фондовой бирже. — В глазах Родригеса мелькнула озорная искра. — Только не рано ли мы Америку рушим?
— Устоит, — задумчиво произнес Хандкарян.
— Самвел, ну а ты, старый лис, сколько денег сделал?
— Если бы не Эрика, все бы потерял. И Баффет также.
— Вам-то она маякнула, а мне, старому больному человеку, пришлось самому выгребаться, — дребезжащим голосом произнес Самуил Шнеерсон, один из наиболее мощных финансовых тузов, перед которым даже хитромудрый Хан всегда готов снять шляпу. — Ты, девочка, в следующий раз, когда надумаешь перебить все горшки в этой лавке, заранее подскажи мне, старому еврею, а то у меня уже не те годы, бегать за вами наперегонки.
— У меня, Шмуль, не было времени на размышления, я и так все делала над неостывшим телом своего друга...
— Прости меня, дочка... не подумав, сказал.
— Подытожим? Значит, так. Эрика скинула все свои пакеты и взяла наши векселя. Теперь ее пакет стоит около миллиарда. Когда векселя кончились, а цены на них продолжали расти, я сунул на торги еще на два арбуза векселей, и рынок их проглотил! Более того, на рынке ждут еще наших векселей. Настало время накачать рынок бумагой, перевести деньги в золото и европейские бумага, и давать деру — доллар этого не вынесет. Мои аналитики прогнозируют его падение на тридцать семь-тридцать восемь с четвертью процентов.
— Сорок, как минимум, — ворчливо произнес Хан.
— А максимум?
— До пятидесяти.
— То есть вслед за нашими деньгами в Европу, СНГ и в Южную Америку пойдут и деньги американских промышленников. Чем ответим?
— В Лондоне, Франкфурте и в Рио нужно вздувать цены на все индексы. Сейчас и не угадаешь, во что они будут вкладываться.
— Золото?
— Золото сейчас наверху. В него только Родригес может вкладываться.
— А если Родригес начнет вкладываться в золото, оно еще не пойдет вверх? — о себе в третьем лице спросил Родригес.
— Может, и пойдет. Но только что-то мне говорит, что на рынке сейчас полно золота, и еще, как посмотрит Рыбаков на всю эту канитель?
— СССР не сможет выбрасывать на внешний рынок большие объемы золота. По-моему, они сейчас сами закупают.
— Поэтому на рынке цены на золото высокие? У тебя есть какая-то информация? — Шнеерсон напрягся, и даже его еврейский акцент пропал.
— Да нет, нет никакой информации, так, мысли вслух.
Совещание проходило неспешно и успело наскучить Алексу, азартная натура которого не терпела долгих переливаний из пустого в порожнее. Но он, отдавая дань уважения своим соратникам, вынес эту тягомотину до конца.
А ведь ему еще предстояли похороны и разборки с ФБР, на которых было необходимо доказать чистоту компании перед законом, и что самое поганое — отречься от Фила, от капитана спецназа ГРУ Олега Пилипенко.
После того как похоронили Олега Пилипенко, а его семью Александр сам перевез в Гавану, выделив ей просторный дом в поселке иностранных специалистов и назначив огромное, по меркам Кубы, содержание, настало время определяться и с собственной судьбой. Родригес выкупил «General Security», а точнее, его юристы переоформили право собственности на компанию на «Родригес Инк. », а Лев Рубинштейн по своим каналам тихо продал дом и квартиры Шварца и деньги перегнал в банки Южной Америки.
Эрика тоже передала под контроль менеджеров Родригеса свои активы, и вся семья спокойно перелетела на самолете корпорации Родригеса в Аргентину. Эрика весь полет плакала, не столько об оставленном позади, сколько о своей юности, потраченной на эти миражи. И только когда видела, как увлеченно, не замечая расстройства жены и матери, играют ее мужчины, она пыталась брать себя в руки.
