Потом выступил Баффет. Он долго и нудно рассказывал о смысле денег, сравнивая их то с кровью экономики, то с речными потоками. В итоге — все прониклись его финансовым дарованием, вот только не поняли, что он хотел сказать.
Молодой и скандально известный журналист из херстовской «Морнинг стар» пообещал, что по заказу сможет «закопать» любого конкурента. Родригес заметил, что он уже всех достал своими разоблачениями, а конкретно Шварцу надоело решать проблемы ретивого журналиста. И посоветовал ему стать более респектабельным, а то Чернышков может и не успеть со спасательной операцией в следующий раз. Что же касается поступления рекламных денег, специально под него, как под репортера, то совещание решило взять это на себя.
В перерыве, когда все пошли на перекур и в туалет, Эрика подошла к Александру, стоявшему на балконе с сигарой в руке, молча постояла рядом, затем спросила:
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— А я что-то должен тебе сказать? — Он взял Эрику за руку, но она стряхнула ее и, резко повернувшись на каблуках, пошла прочь.
— Подожди, Эрика! Постой!
Она остановилась, медленно повернулась и, глядя уничтожающим взглядом (американская школа менеджмента!), подождала, пока он подошел, и врезала:
— Молодой человек! Последние пятнадцать лет за мной толпами ходят поклонники. На выбор! Любые! Миллионеры! Кинозвезды! Политики! Но ни один не был допущен мной так близко, и тем более ни один не повел себя так по-свински!
— Как это, по-свински?
— А ты как оцениваешь свое поведение?
— Эрика, у меня очень много работы... — Но она уже повернулась и пошла прочь. — Это все Родригес... я этой ночью даже не прилег...
— Прощай, беби!
На следующее утро Судостроев лично проводил ее до самолета, летящего в США. Прилетев в Вашингтон, Эрика с головой окунулась в дела. Предстояли поездки в Сан-Франциско и Лос-Анджелес, в филиалы фирмы, и потом, ведь нельзя сильно-то хамить, придется встретиться с вице-президентом, и так далее, и так далее.
Только вот почему-то при воспоминании о «корпоративной вечеринке» самой яркой и свежей была память о той ночи, когда она впервые в своей жизни была с мужчиной, которого, как теперь она поняла, много лет любила.
Нью-Йорк, зима 1957 года.
О первом официальном визите господина Родригеса в Нью-Йорк деловым кругам города стало известно заранее. Человек, который все ходы и выходы американской бюрократии знал лучше, чем многие американцы, решил открыто посетить многих политиков и зачем-то разрекламировал свой приезд. Это-то и вызвало интерес к персоне южноамериканского магната. Какие только слухи ни ходили о его сказочном богатстве и о его влиянии на южноамериканских политиков как в странах, которые отошли к коммунистическому блоку, так и в демократических. Впрочем, называть Аргентину, Уругвай, Парагвай да Гватемалу демократическими было бы большой натяжкой, но все же... как сказал один из президентов США, говоря о правителе одной из таких «демократий», — пусть он и большая свинья, но это ведь наша свинья!
Про Родригеса говорили, что он построил на окраине столицы Аргентины целую крепость, оснащенную даже противотанковыми пушками и ракетами. Что многие бизнесмены, в том числе и в США, обязаны своими капиталами его расположению. Что ни одна сделка не может быть подписана без его визы в таких странах, как Панама, Уругвай, Чили, не говоря уж об Аргентине, где он вообще просто ставит своих людей на президентский пост.
Поговаривали о том, что империя Родригеса в своей погоне за деньгами не брезгует и торговлей людьми и наркотиками. Когда о причастности Родригеса к наркоторговле спросила одна из молодых журналисток на брифинге, Родригес рассмеялся ей в лицо:
— Девочка! Задача любого бизнеса — занять все свободное пространство. А рынком для наркоторговцев являются люди. Если все станут наркоманами, то кто же будет зарабатывать для меня деньги? Я сам, что ли, встану к станку или буду кантовать грузы в порту?
— А чем вы объясните строительство своей крепости в Буэнос-Айресе? Разве не потому вы ее построили, что боитесь нападения конкурентов из наркомафии?
