— Не делай так больше никогда, ты меня испугал.
Чернышков отпустил руку и, словно оправдываясь, виновато проговорил, что он никогда, никогда больше так не поступит, но только при условии, что такой вечер еще раз повторится.
— А вот это уже от тебя зависит. — И Эрика решилась. Будь что будет, и если кто посмеет ее осудить, то плевать на них, а перед собой я всегда оправдаюсь, ну, выпила чуть больше, чем можно...
Они вслед за гостями прошли в столовую и там сели уже не за общий стол, а притулились в уголке, на пуфиках. Говорили о разном, но только о таком, что забывалось через минуту.
— Чем ты занимаешься, Алекс?
— Руковожу фирмой, которая возит деньги по миру, охраняет особо важных персон от покушений, освобождает заложников...
— Я не о работе спрашиваю.
— А о чем?
— Ну так, вообще.
— Предсказываю.
— Что предсказываешь?
— Судьбы человеческие. Могу сказать, кому-нибудь, кого заказали, сколько ему жить осталось.
— Получается?
— Ни разу не ошибался.
— А мне предскажешь?
— Сколько тебе жить осталось?
— Ага.
— Нет.
— Почему?
— Потому что тебя еще не заказали. А как только закажут, я сам убью того, кто это сделает.
— Ну предскажи хоть что-нибудь!
Александр словно впервые взглянул на Эрику. Очень мало осталось в ней от той девчонки, которую он когда-то рекомендовал Судостроеву. Нет, она почти не изменилась внешне, та же светлая кожа, те же серые глаза с искринкой, те же брови вразлет. Только взгляд стал даже не более жесткий, а более уверенный, что ли. Движения более плавные, нет той девичьей мягкости и угловатости одновременно. Вместо них — кошачья грация. Она, после того как стряхнула первоначальную неловкость, стала заметно притягивать к себе затуманенные мечтами взгляды присутствующих мужчин и ревниво сравнивающие взгляды женщин. Чернышкова это слегка покоробило. Ведь это он (ну не Пилипенко же!) заметил и оценил ее, и по его рекомендации она вошла в разведсообщество. Он взял в свои ладони ее узкую руку, внимательно посмотрел на нее, словно рассматривая капиллярные узоры, и, пригнувшись, осторожно поцеловал запястье. Эрика осторожно высвободила кисть руки и спросила:
— Ну?
— Тебя сегодня ночью трахнут.
Эрика кивком головы вопросительно указала на Родригеса:
— Он?
— Нет.
— А кто? — удивилась она.
— Я.
Она от такого заявления слегка протрезвела и вдумчиво посмотрела в глаза Чернышкову, и тот, к своему удивлению, не смог не отвести взгляд. А потом поднялась и, покачиваясь, пошла в свой домик. Чернышков остался сидеть на пуфике, и когда Эрика уже дошла до дверей, она обернулась и недоуменно посмотрела на Александра. Тот мигом подскочил и через секунду уже крепко держал ее в своих руках.
Наутро Эрика, проснувшись, вдруг ощутила, что она одна в постели. Она провела рукой по одеялу справа от себя, но нет — пусто. Эрика прислушалась, ей показалось, что в ванной журчит вода... нет, послышалось. Она, потянувшись, как кошка, еще полежала пару минут, но многолетняя привычка рано вставать взяла свое, и она села в постели. На кухне раздалось шипенье чего-то на сковороде и ритмичное звяканье металлической посуды, словно кто-то железной ложкой взбивал что-то в железной миске.
— Саша! — Эрика, накинув халат, выскочила в кухню, но там ее встретила улыбающаяся Хуанита.
— Мистер Шварц давно ушел? — спросила Эрика, но девушка непонимающе посмотрела на нее.
— Я, мисс, не видела здесь никакого мистера Шварца. Более того, я вообще не знаю здесь никого по имени.
— Спасибо, сеньорита.
— Мисс, завтрак почти готов, через тридцать пять минут общий сбор в кабинете сеньора Родригеса. Он просил, чтобы гости не слишком надолго задерживались.
— Спасибо, Хуанита.
Эрика плотно позавтракала, выпила крепчайший кофе, переоделась, предполагая трудный день, в деловой костюм с легкой шляпкой, и пошла в кабинет «шефа».
Родригес сидел в кожаном кресле с высокой спинкой во главе огромного, похожего на аэродром, стола. Эрика не стала ждать других, она четко понимала, что гости будут подтягиваться еще часа два, и приступила к делу:
— Как мне вас называть? Хорхе? Павел Анатольевич? Шеф?
— Эрика, давай поговорим, как старые приятели.
