— Ты в чем меня подозреваешь? В том, что я не смогу устоять перед богатством?
— А ты уже не смогла устоять...
— Говори!
— За это время мы с тобой потратили столько денег, сколько хватило бы, чтобы прокормить пять рабочих семей полгода.
— Ну так переезд, устройство и все такое..
— А деликатесы, а наряды по сотне долларов за штуку, а всякие безделушки. И вот ведь что самое неприятное для меня. Мы эти деньги не заработали, и неизвестно, откуда они у Родригеса. Может, он их у голодных русских детей отнял, чтобы нас здесь устроить, а мы шикуем.
— Не мы, а я. Я все поняла, Вернер. Говори дело.
— А дело простое, надо засучить рукава и приниматься за работу. С моими знаниями и с твоей молодостью, а также с нашим тевтонским умом и нашей немецкой настойчивостью нам по силам сотворить чудо. Чудо будет называться: корпорация «Доминатор».
Трир. Германия. Осень 1941 года.
Генерал де Голль летел над Германией в самолете, четырехмоторном красавце, любезно предоставленном Сталиным французскому Народно-освободительному комитету. Легко Сталину дарить такие подарки. Самолет-то — трофей, из-под Геринга забранный, но все равно, черт подери, удобно и приятно. Де Голль все время возвращался в памяти к последнему разговору с советским вождем. Пытался анализировать, но его все время преследовало ощущение, что Сталин, который его во всем мягко убеждал, нет, убеждал не то слово, он вроде бы подводил его к выводам, которые де Голль делал сам, но как он это проделывал, де Голль не мог понять.
Как трехчасовое общение могло сделать из него искреннего приверженца новой архитектуры Европы, он ума не мог приложить. Ведь не столько немцы, а в этом раньше был убежден генерал, сколько янки и англичане — истинные враги и Европы, и всего континента. Именно они, Морганы и Барухи, взрастили Гитлера и, как волкодава, спустили с цепи на беззащитную Европу. А другие — Херсты и Чемберлены — вложили в его руки не только оружие, самое страшное — они убедили немцев в том, что путь, предложенный Гитлером, и есть настоящий, стоящий путь для энергичного и развивающегося народа. Сталину удалось укротить этого волкодава, но в этом ли дело? А если Сталин прав, если поражение Германии вовсе не означает конец этой войне. Ведь де Голль прекрасно помнил, что на пятнадцатое мая 1940 года французским Генштабом было запланировано начало войны против Советского Союза. И в Генштабе все считали не только вероятным, но и обязательным условием поражения СССР вступление Германии в войну против России. Только Гитлер не стал ждать, и десятого числа начал наступление на запад. Все было решено уже через две недели. Война, правда, шла еще полтора месяца, но это уже были конвульсии французской армии.
Но! Какое дело до Европы американцам, которые в своей косности и малограмотности считают, что Париж — это деревенька на Оклахомщине, а Франция — часть Норвегии, которую норманны захватили сразу после завоевания Англии. Что им до европейских дел? Неужто желание погреть руки на пожаре в Европе подвигнет их рисковать людьми и техникой?
Де Голль посмотрел в круглое окно самолета на проносящуюся мимо Европу. Прекрасная, прикрытая туманной дымкой, она, словно сирены Одиссея, манила его, манила на погибель.
Генерал вспомнил о самых последних минутах разговора со Сталиным. Именно тогда, когда они набрались веселого «сока», Сталин предложил разговор начистоту. И тут де Голлю изменило чувство такта. Он переспросил Сталина, готов ли тот услышать не благодарности за помощь, а то, что де Голль действительно думает обо всем об этом. Сталин кивнул, а через секунду добавил, что не только готов, но и действительно хочет это услышать.
— Тогда слушай. Ты сам — не просто, как пишут наши газеты, тиран. Ты — сам дьявол во плоти. — Генерал, понимая, что может пожалеть о сказанном, тем не менее не пытался остановиться, а еще больше распалялся. — Ты стравливаешь между собой народы, это ты развязал большую европейскую войну, и все для чего? Для пожара всемирной революции! А ты нас, наши народы, спросил, нужна нам мировая революция? Вы, восточные варвары, все время смотрите с завистью на наше благополучие и всегда стремились и стремитесь ворваться к нам для большого грабежа. Но ты сделал все более тонко. Ты не допустил неорганизованного грабежа, у тебя все под контролем. Вся кровь Европы на тебе, все жертвы и страдания, все эти толпы беженцев — твоя заслуга.
