Пригород Вашингтона. Декабрь 1941 года.
Вернер Штольц, услышав от Эрики, что ей предложили заняться выпечкой печенья, сел в «Додж», автомобиль, купленный им для поездок по делам хозяйства, и уехал в город. Только к вечеру он смог вернуться и сразу же приступил к приготовлению ужина для «мисс».
Когда «мисс» спросила его, где он пропадал весь день, Штольц, как и положено уважающему себя дворецкому, чуть помедлил с ответом, а потом принес и подал на серебряном подносе конверт с бумагами. Надпись на первой странице, сделанная золотыми буквами на черном фоне, гласила: «Корпорация «Доминатор», а чуть пониже, тоже золотом — имя владелицы: госпожа Эрика Фон.
— Что ж, фирму мы зарегистрировали, остается теперь ее «раскрутить», — голос Штольца изливал елей.
— А дальше что? — Эрика повертела в руках регистрационные документы.
— Дальше? Ну как минимум надо печь печенье и предлагать его в бакалейные лавки.
— Для чего вообще все это?
— Эрика, нам нужно поговорить. Предлагаю подняться в кабинет, я сейчас туда принесу кофе, коньяк и... боюсь, разговор затянется.
Эрика поднялась в кабинет, села в кресло у окна и стала ждать Штольца. Тот чем-то гремел на кухне, а ей вспомнилось то чувство отчаяния, когда она одна-одинешенька шла по грохочущему и грязному Нью-Йорку на встречу к «дяде Семе». Кажется, как давно это было, а на самом деле прошло только две недели. Она чуть взгрустнула, представив расстояние, разделяющее ее и Родину, и в этот же по-мазохистски сладостный миг в кабинет вошел Штольц, несущий целую гору всякого съестного и выпивки. Он поставил поднос на кофейный столик, а на столе разложил документы, принесенные им из мэрии.
— Для начала, — предложил он, — давай снова познакомимся.
— Привет, меня зовут Эрика. — Эрику начал забавлять важный тон дворецкого.
— Госпожа Фон, я серьезен. Меня действительно зовут Вернер Штольц, только о моей судьбе не знает всего даже господин Родригес. Я не только был гофмаршалом в одном прусском поместье. Я еще был и достаточно крутым боевиком «Красного Фронта». Когда наши в тридцатых проиграли нацистам борьбу за власть, я был вынужден бежать из Германии и уже семь лет мыкаюсь по Америке. Повидал на своем веку — не пересказать словами. Не знаю, каким чудом Родригес нашел меня, но я буду благодарен ему до гробовой доски. — Вернер с трудом глотал комок в горле и сдерживал слезы.
— Успокойся, Вернер. Никто теперь тебя не обидит, тем более нет причин беспокоиться о твоей работе или благополучии. — Эрика достаточно близко к сердцу приняла то, о чем ей говорил этот маленький длинноносый человечек, с неизменной серьезностью произносящий всегда: «Чай подан, мисс».
— Я ведь вижу, что ты не разведчица, тем более не резидентка. Понятно, что тебя забросили, как это русские говорят — «на авось». Только ведь ты еще и не обосновалась здесь как положено. Вот ты радовалась, что была принята местным сообществом. Хочешь, предскажу твою будущую судьбу?
— Давай, очень интересно.
— Да пожалуйста. Сначала ты привыкнешь к окружающему тебя комфорту. Привыкнешь ко всей этой роскоши, и уже не до дел твоих тебе будет. Почему? Да потому что много нового и интересного в жизни сокрыто. Пока тебя будет финансировать Хорхе, тебе и делать ничего не придется. Потом Родригес, ввиду твоей явной бесполезности, перестанет давать тебе деньги. И покатишься ты по наклонной. Сначала богемные мальчики и седые богатые плейбои, затем планка будет падать все ниже и ниже, пока ты не обнаружишь себя в дешевом баре, без кола, без двора, и даже без косметики. Ты захочешь переиграть всю свою жизнь, но это пока никому не удавалось.
— Ты жесток, старик.
— Я видел жизнь. И я бы хотел многое сделать по-другому, с сегодняшним опытом я бы совсем иначе построил свою жизнь, только опыт этот пришел ко мне слишком поздно. У меня нет детей, и именно поэтому, если можно, я хочу помочь тебе избежать ошибок, которые сам совершил в жизни. Знаешь, какая самая большая ошибка? Недооценивать себя. Неважно, что думают и говорят о тебе окружающие, важно, что ты всегда сам готов совершить невозможное. То есть подвиг. Предлагаю тебе совершить подвиг. Господин Родригес, по нему видно, много бывал в Европе. И потому судит об Америке, как о Европе. Но Америка — не Россия и не Европа. Здесь другие ценности и другие приоритеты. На богему здесь смотрят, как на людей второго сорта. Впрочем, на простых людей смотрят, как на третий сорт. Кто здесь вне подозрений, прямо как жена Цезаря? Правильно, бизнесмены. Белая кость — голубая кровь Америки. Вот и нам надо войти именно в этот круг. Без успехов там грош нам цена и как резидентам, и как подпольщикам. А вот здесь и кроется самая большая опасность. Погоня за миллионами — это занятие затягивает похлеще, чем опиум. И очень скоро тебе трудно будет говорить с тем же Хорхе, а тем более ты не сможешь понять, о чем тебе толкует какая-нибудь мать-одиночка, которой нечем накормить детей.
