– А тебе тогда сразу открыли? Когда ты ночью с Никитиным к ним постучала?
– Почти сразу. Но тогда другое время было. Сейчас люди всего боятся. Подождем, не будем пока стучать.
– Ладно, не будем, – ответила девочка, присаживаясь на лавочку у палисадника. – А почему черепица так долго живет?
– А потому, что обожженная глина, из которой её делают, почти не впитывает влагу. Поэтому она и не боится – ни жары, ни мороза.
– И не горит в огне?
– И не горит в огне.
– И не нагревается на солнце, как шифер или железная крыша?
– Не нагревается.
Про черепичную крышу ей рассказывал Леша, в больших подробностях. С любовью. Дом этот строил, когда Дуся была беременна первым ребенком. Достраивал, работая днем и ночью, когда она уже лежала в родильном доме. Пришла с ребенком в новый дом, крытый шикарной, невиданной в этих местах, черепицей.
Черепица была не простой, а, в довершение чуда, покрытая сверху слоем матового ангоба – жидкой глиной с примесью минералов, которую наносят перед обжигом. Оттого крыша была видна издалека и казалась огненно красной, почти не настоящей, особенно на солнце, издали она виделась картинкой из хорошо иллюстрированной книги. Луна вышла из-за тучи и крыша приняла новый оттенок – коричневый в желтизну.
– Знаешь, как она называется? – спросила Наталья Васильевна у девочки, думая о том, что же они будут делать, если теперь и Дуся не откроет.
– Не знаю. Пирожок?
– Нет. По-другому. Бобровый хвост, вот как.
– Почему? Это же смешно – черепица-бобровый хвост!
– Когда её кладут, каждая плитка из верхнего ряда накрывает собой стык двух других в нижнем ряду. Вот и получается – «бобровый хвост».
– Как чешуя! Да, это чешуя! – обрадовалась девочка невольному открытию.
В доме, однако, не подавали признаков жизни. Всё было тихо и бездвижно.
Сердце у Натальи Васильевны заныло. Уже второй раз вдали засветили фары – она знала, эта ночная вылазка поджигателей просто так не может закончиться. Да, они выиграли немного времени, пока мотоцикл отъехал к лесу. Им надо всё обсудить и выработать новую стратегию – на это могло уйти около часа. И этот час истекал.
А то, что поджигатели вернуться и, обнаружив их отсутствие в доме, примутся их искать, она не сомневалась.
Свет фар приближался – по дороге ехала легковая машина. Вот её уже хорошо видно. Это была девятка Шишка.
– Присядем, – сказала она Сонике, пригибаясь за палисадником. – Вряд ли они решатся пойти к дому.
– Ты боишься? – спросила шепотом девочка.
– Нет, не боюсь, но – остерегаюсь. Кто знает, что им на ум придет.
Они спрятались за палисадником. С дороги их не должно быть видно. Машина проехала дважды – к лесокомбинату и обратно.
Мимо дома ехала медленно, светя фарами по окнам. Наталья Васильевна видела, как от окна на кухне отпрянул человек. Все-таки кто-то в доме наблюдает за происходящим.
Ей стало легче. Даже если их и не впустят в дом, всё равно будет свидетель того, что здесь происходит.
Машина остановилась у мостика, метрах в пятидесяти от калитки, включили на всю мощь магнитофон. Однако из машины никто не вышел, не подавали признаков беспокойства и в доме.
Минут через десять машина, резко прервав музыку, уехала в село.
– Соника, ты не бойся, здесь мы в безопасности. Смотри, какие густые заросли вдоль речки! Раньше такого здесь не было.
– Это от твоей ольхи, да?
– Наверное. Может быть…
Когда-то она срубила в своем саду ольху, которая делала большую тень на грядки и, самое неприятное, служила хорошим укрытием воришкам, которые со стороны ручья забирались в сад. Но уже через год начала расти дружная поросль из молодых ольх вдоль обоих берегов речки – от самой её усадьбы и вверх, к истоку. Захватила она и Дусину территорию. Ольха была срублена высоко, пенек остался жить, и корни продолжили существование дерева в этой новоявленной, дружной роще.
– Если они пойдут сюда, – сказала Наталья Васильевна Сонике, – ты спрячешься в палисаднике, ближе к окнам, там такой густой кустарник, что никто тебя не увидит, даже если светить фонарем. В крайнем случае, стучи изо всех сил в окно.
– А ты куда? – спросила испуганно девочка.
