За пару дней до введения такой системы Иван отозвал меня в бараке в сторону и взял с меня слово, что я никому не проговорюсь о том, что он мне сейчас скажет.
Оказывается, Медведько, который по нескольку раз на дню наведывался к нам на работу и лично контролировал ход работ, потребовал от бригадира, чтобы тот ставил меня ежедневно на самую тяжелую работу.
Иван мне и раньше говорил, что Медведько почти ежедневно справляется у него, как я работаю. Бригадир удивлялся такому интересу и допытывался у меня о его причинах. Я отшучивался, не объясняя ничего. Мне не хотелось привлекать к себе еще и любопытство зэков. Иван понял, что от меня он ничего точного не услышит, и в насмешку над Медведько называл его при всей бригаде моим другом. Заявится Медведько в бригаду, ходит вместе с бригадиром вокруг траншеи с ковыряющимися в ней зэками, и оба удаляются в глубь зоны. Потом бугор возвращается к бригаде и с насмешкой скажет:
— Твой друг спрашивал, как ты работаешь.
Или завидит Иван приближающегося Медведько и хохочет:
— Эй, Марченко, вон твой друг прет!
И уже вся зона знала об этом, и всем было любопытно. Все понимали, что не из хороших чувств ко мне так внимателен зам. начальника.
А летом Иванов ушел на пенсию, и начальником лагеря стал Медведько. И напялили ему еще одну звездочку, сделавшую его капитаном.
Иван сообщил мне требование Медведько и жаловался, что он не знает, что делать со мной:
— Я буду менять звенья, поочередно ставя их то на рытье траншей, то на плотницкие работы. А с тобой что мне делать? Ведь этот х… ежедневно по нескольку раз приходит и проверяет.
Договорились мы с ним, что пока я буду работать со своим звеном и вместе с ним менять работу. Если Медведько это не устроит, то я с ним объяснюсь сам, не выдавая и не подводя Ивана.
И вот однажды Медведько заметил, что среди зэков, занятых на рытье траншеи, нет меня. Он поинтересовался у бригадира, и тот объяснил, что я в другом звене, которое вчера было на траншее и завтра опять будет. Медведько поморщился и высказал свое недовольство этим, но довольно сдержанно. Так все и продолжалось.
Под первый барак заливали мы фундамент в сухие траншеи, так как грунт оттаял еще не на всю глубину. И тут Медведько следил, чтобы я работал именно на бетонных работах.
А здоровье у меня было не таким уж соответствующим этой работе. Часто, долбя мерзлую глину, я ощущал головокружение. Наступали моменты приятной слабости, когда я становился безразличным ко всему, как под действием наркотиков. Я догадывался, что это связано со старой болезнью ушей, с нарушением вестибулярного аппарата. Пару раз обращался в санчасть, но там не было врача ЛОР, а местная врачиха беспомощно пожимала плечами. Вторым врачом-хирургом был зэк, но он, даже при хорошем ко мне отношении, помочь мне не мог ничем, хотя и давал несколько раз освобождение от работы на два-три дня.
Заливка фундамента шла медленно. Мы часто стали простаивать часами из-за неорганизованности. То нет цемента, то нет гравия, то возчик не подвозит воды. И бегает наш Медведько, психует, но тут уж к нам претензий быть не может. Одно дело бегать и кричать «давай, давай» на рытье траншеи, когда все зависит от зэков, которым, кроме ломов и лопат, ничего не нужно. А тут другое дело: зэки сидят без работы, и начальник бессилен исправить положение. Так и тянулась эта волынка до осени. Где-то в сентябре мы покончили с фундаментом и стали собирать из бруса первый барак.
А ближе к зиме стали рыть траншею под фундамент второго барака. И тоже рыть было трудно: стены траншей плыли, и их заливало водой. Работать приходилось в воде, а сапог нам резиновых не давали. Зэки часто простужались и болели. Но дело двигалось. И рос второй барак.
* * *
Зимой, примерно в январе, меня перевели работать на лесобир-жу. Там основная работа — разделка хлыстов и штабелевка готового леса вдоль берега реки для сплава. Хлысты возили из леса километров за тридцать-сорок от биржи. Шоферами были и зэки, и вольные.
Меня определили в бригаду, которая занималась заготовкой дров. Нам оставались после разделки хлыстов вершины, комли, весь сухостой и гнилые цельные хлысты. Их мы разделывали электропилой на чурки и потом кололи на дрова и либо штабелевали, либо грузили на машины для отправки в поселок, в дивизион, в зоны — нам и на особый, в Соликамск.
