Вновь воцарилась тишина. Многие его подданные в мыслях уже были дома, а кое-кто из них мечтал, что фараон, прекратив эти словоизлияния, устроит для гостей ночные забавы или пригласит на пиршество с возлияниями и песнями. Некоторые, устав, стали откровенно зевать, прикрывая рот ладонью. Но в эти часы отдыха и тоски Хуфу не радовали ни дворец, ни его невероятные красоты. Почувствовав, что присутствующие жаждут есть и веселиться, он поскучнел и обвел своих друзей взглядом, словно изумляясь тому, что они еще здесь. Хемиун осмелился задать вопрос:
— Наполнена ли напитком чаша моего господина?
Фараон кивнул:
— Я пил сегодня так же, как пил вчера.
— Может быть, позвать музыкантш?
— Я слушаю их музыку днями напролет, — равнодушно пожал плечами фараон.
— А что мой господин думает о поездке на охоту завтра поутру? — не унимался Мирабу.
— Я сыт по горло погонями, будь они на суше или на воде.
— Тогда как насчет прогулки по ночному саду?
— Остались ли в этой долине красоты, которых я еще не видел?
Грусть царя опечалила его преданных слуг — всех, кроме принца Хорджедефа, приготовившего для отца восхитительный сюрприз, о котором фараон даже не догадывался.
— О царь, отец мой! — сказал Хорджедеф. — Если пожелаешь, я могу привести сюда замечательного чародея, познавшего секреты жизни и смерти. Он способен удивить тебя. Стоит тебе захотеть, чтобы появилось нечто необычное, — он хлопнет в ладоши, скомандует, а затем это нечто явится перед твоими очами.
Хуфу, приподнявшись на ложе, с любопытством воззрился на своего среднего сына. Его интересовало все, что относилось к магам, волшебникам и их чудесам, он как ребенок поражался рассказам об их редкостной хитрости и изобретательности. Обрадовавшись тому, что сможет увидеть такого человека собственными глазами, он спросил сына:
— Кто же этот чародей? Как его имя?
— Этого волшебника зовут Джеди, отец. Ему сто десять лет, но он до сих пор еще силен как юнец. Он обладает невероятным умением подчинять своей воле людей и животных и таким зрением, которое может пронзить завесу незримого.
— Ты можешь привести его ко мне сейчас? — спросил фараон. Его грусть и апатия вмиг испарились, лицо оживилось.
— Пожалуйста, подожди немного, отец! — радостно ответил Хорджедеф. Едва поклонившись Хуфу, принц выбежал из зала.
В ожидании все молчали, повернув головы к нише, куда убежал принц. Наконец на мраморных плитах раздались шаги, и в зале появился высокий широкоплечий человек. Взгляд его жгучих черных глаз словно пронзил всех присутствующих. Мягкие седые волосы вошедшего ниспадали на плечи, загорелое лицо обрамляла длинная густая борода. Он был облачен в свободное одеяние и при ходьбе опирался на грубую массивную трость.
Принц Хорджедеф, выйдя из-за спины незнакомца, поклонился и объявил:
— Отец мой! Представляю тебе твоего покорного слугу, чародея Джеди.
Волшебник пал перед царем ниц и поцеловал подушку, на которой покоились ноги Хуфу.
Громким голосом, от которого все вздрогнули, он сказал:
— Мой господин, сын Хнума, свет восходящего солнца и правитель миров, да восславится имя твое, и да будет тебе вечное счастье!
Фараон дружелюбно посмотрел на чародея и спросил:
— Как вышло, что я не встречал тебя, хотя ты появился в этом мире лет на семьдесят ранее меня?
Престарелый волшебник вежливо ответил:
— Да дарует тебе Бог долгую жизнь, здоровье и силу. Подобные мне не должны являться перед тобой, если их не просят об этом.
Не сводя с него доброго взгляда, царь продолжал расспрашивать:
— Джеди, правда ли, что ты умеешь творить чудеса? Правда ли, что ты можешь подчинить своей воле людей и зверей, а также способен сорвать завесу незримого с лика времени?
Седая борода всколыхнулась на груди чародея. Джеди почтительно кивнул.
— Это истинно так, ваше величество.
— Я желаю увидеть какое-нибудь из твоих чудес, Джеди, — сказал фараон.
И настал час пророчеств. Зрители не сводили глаз с этого человека. На их лицах застыло зачарованное выражение. Чародей, однако, не торопился приступать к своему делу, он просто застыл близ ложа фараона, сложив руки на груди и словно обратившись в каменную глыбу. Потом, окинув быстрым жгучим взглядом всех, он усмехнулся, обнажив белые зубы.
