Я расслышал, как Билл резко вдохнул воздух. Затем он проговорил:
— Не вздумай со мной шутки шутить, мать твою. Я тебе этого не советую, Джек
— Я плохо реагирую на угрозы, Билл.
— Пора научиться.
Клик
Я попытался продолжить чтение, но настроение пропало. Чего мне больше всего хотелось, так это пойти в паб «У Свини» и выколотить всю душу из Билла. Я схватил куртку и так хлопнул дверью, что та сорвалась с петель.
Есть на Сент-Августин-лейн небольшое кафе. Хозяин там баск Я все собирался спросить, каким ветром его прибило к берегам Голуэя, — так и не собрался. Кроме того, поговаривали, что баски не слишком жалуют любопытных. Как обычно, народу в кафе было много. Клерки из юридической конторы при зале суда, учителя из соседней школы милосердия, случайный студент и два рыбака-испанца. Хозяин кивнул:
— Жак!
Остроумный ответ не пришел мне в голову, к тому же я не вспомнил, как его зовут, поэтому ограничился вопросом:
— Как делишки?
Нескладно, верно?
Но баска это не смутило. Он провозгласил:
— Cafe con lecbe, grande.>[2]
— Прекрасно, — заметил я.
Хозяин помолчал, потом вздохнул:
— Я скучаю по Glenroe.
Баск, тоскующий по Уэсли Барроуз: нет, мир определенно перевернулся.>[3] Я был здесь несколько недель назад, и группа студентов пользовалась компакт-дисками в качестве пепельниц. Один из них сказал:
— Не переживайте, это Гарт Брукс.
На блокноте студента красовалось выгоревшее изображение Мэрилина Мэнсона. Я понимал, что одно с другим связано, но мне лень было думать каким образом. Принесли кофе, и хозяин спросил:
— Есть будете?
— Нет, спасибо.
Я помешал кофе, предвкушая глоток горечи. В такие моменты я бы все отдал за сигарету и глоток виски.
А потом полоску кокаина.
Затем забытье.
Я самым натуральным образом встряхнулся, чтобы отогнать гарпий.
Зазвучала запись Лорены МакКеннитт, и я весь отдался музыке. Когда я поднял глаза, то увидел проходившую мимо мать. Старожилы Голуэя всегда пользовались этой дорогой, чтобы попасть в аббатство.
Она висела на руке отца Малачи. Тот, разумеется, был окутан клубами сигаретного дыма. Как-то в книге Кэрол О'Коннор «Дитя Иуды» я наткнулся на такую фразу:
Ее ребенку требовался скрытый источник фактов, помощь грязного, тайного посягателя, профессионального разрушителя частных жизней, который хорошо понимал мерзкие деяния худших отбросов общества.
И это и есть материнство.
Я прошептал:
Аминь.
Жизнь давно научила меня оставлять в покое все, у чего больше зубов, чем у меня.
Даниел Бакмен. «Имена рек»
~ ~ ~
Я сидел в пабе «У Нестора» над вторым стаканом чистой водопроводной воды. Удивительно, что наступил день, когда ирландец платит за чистую воду, причем дорого. Джефф сказал:
— Ты молодец.
— В смысле?
— Ну, выпивка… сигареты… и все остальное.
Я покачал головой:
— Я плюю против ветра.
Он прекратил вытирать стакан и посмотрел на меня:
— Что ты имеешь в виду?
— Я глотаю пули, и мне омерзителен привкус металла во рту.
Джефф поставил стакан, оперся о стойку.
— Очень поэтично, хотя звучит зловеще, — заметил он.
— Прав был тот, кто сказал, что чистая жизнь продлит твое существование. Он только забыл добавить, что ты будешь ненавидеть каждую минуту.
— Потом будет легче, Джек.
— Хотелось бы верить.
Джефф не пил уже двадцать лет. Однако после рождения ребенка он сорвался. Но всего на один вечер. Я помог ему остановиться. И с той поры он снова стоял на верном пути. Я поинтересовался:
— Больше никогда не хочется сорваться?
— Еще как
— Ты это серьезно?
— Не стоит об этом, Джек Я не могу пить, конец обсуждению.
В этот момент я его почти ненавидел. Не яростно, нет, просто глухое раздражение, какое бывает у выздоравливающего больного. Я отодвинул воду и встал, собираясь уйти.
— Кэти уже раскинула сети, пытается добыть нужную тебе информацию. Пока ей не везет, — сообщил Джефф.
— Ладно, не бери в голову.
Я уже уходил, когда внезапно ко мне обратился часовой. Я едва не грохнулся от изумления, он ведь практически всегда молчал. Часовой сказал:
— Ты занимаешься монастырем Магдалины? Ну, я его отлично помню. Когда мы были детьми, то бегали мимо и видели, как девушки работают в саду. Да простит меня Господь, но мы их дразнили, обзывали. Монашки стояли над бедными сучками как часовые. Помню, у них были кожаные ремни, и мы развлекались, представляя себе, как они бьют девушек. Ты знаешь, что, когда разразился скандал, трупы девушек выкопали и увезли на кладбище, где и похоронили? Там есть общая могила, где лежат безымянные женщины. Один Бог знает, сколько их там.
