– О господи! – восклицает потрясенная Флора.
– Это вирус. Не подходи близко.
– Но ты же прекрасно себя чувствовала всего минуту назад! – Глаза у нее округляются от удивления. – Вызвать тебе… доктора? Такси?
– Нет! – ору я, как ошпаренная кошка. – Никаких такси. Мне нужен… свежий воздух. Мне нужно пройтись. А ты возвращайся и съешь свой ланч.
– Почему ты держишь сэндвич? – Флора с любопытством смотрит на мои руки.
Черт возьми!
– Это… гм-м… – Я чувствую, что мое лицо пылает. – Мне его кто-то дал. Подумали, что я неважно выгляжу, и дали сэндвич.
– Незнакомец? – в недоумении осведомляется Флора.
– Да.
– Что они сказали?
– Они сказали… – Я лихорадочно пытаюсь что-нибудь придумать. – «Вы неважно выглядите. Вот вам сэндвич».
– И они просто дали тебе сэндвич? – Флора еще больше недоумевает. – Но почему?
– Я думаю, тут замешана политика… – отчаянно сочиняю я. – Сэндвичи против воздержания – или что-то в этом духе? Я съем его позже, когда буду чувствовать себя лучше…
– Нет, ни в коем случае! – Флора в ужасе вырывает у меня из рук сэндвич. – Нельзя есть какой-то случайный сэндвич от незнакомца! Особенно если ты больна! – Она выбрасывает его в урну, и я пытаюсь скрыть свое горе. Ведь это был мой ланч! А теперь он в урне.
– Нам дали это в подарок. – Она печально смотрит на капкейк. – Но если ты плохо себя чувствуешь, то не захочешь его. Правда?
Я читала восторженные описания капкейков из «Баттерфляй Бейкери». Этот капкейк – изысканное шоколадное чудо с соблазнительной белой глазурью. При виде него у меня начинает урчать в животе.
– Ты права, – говорю я через силу. – Даже один его вид вызывает у меня… ну, ты понимаешь. Тошноту.
– Какая жалость! – Флора откусывает кусок. – Боже, ну и вкуснятина! Ладно, береги себя. Ты точно не хочешь, чтобы я вызвала тебе такси?
– Нет, ступай. – Я машу рукой. – Пожалуйста, возвращайся к Энту. Пожалуйста, иди.
– Ну что же, ладно. Увидимся в понедельник.
Бросив на меня прощальный взгляд, Флора посылает воздушный поцелуй и исчезает. Когда не остается сомнений, что она ушла, я выпрямляюсь. Не могу отвести взгляд от сэндвича. Да, он в урне. Это ужасно. Но он же тщательно завернут в пленку. Так что… теоретически…
Нет, Кейти.
Я не стану доставать свой ланч из помойки. Я не так низко пала.
Но он же завернут. Все в порядке.
Нет.
Но почему же нет?
Медленно направляюсь к урне. Никто даже не смотрит.
– Я просто сфотографирую эту урну для своего блога о небрежном обращении с едой, – смущенно рассуждаю я вслух. Я фотографирую урну и подхожу еще ближе. – Вау, нетронутый сэндвич… Я просто сфотографирую этот сэндвич для своего исследования о том, что выбрасывание еды – в наши дни реальная проблема.
Слегка покраснев, достаю из мусора сэндвич и фотографирую его. Маленькая девочка лет пяти наблюдает за мной. Она тянет свою мать за рукав бледно-розового кашемирового пальто.
– Мамочка, эта тетя достает еду из урны, – говорит она своим звонким голосом.
– Это для моего блога о небрежном обращении с едой, – поспешно объясняю я.
– Она вытащила сэндвич из урны, – говорит девочка, игнорируя меня. – Из урны, мамочка. – Она с расстроенным видом тянет свою мать за рукав. – Мы должны дать ей денег. Мамочка, бедной тете нужны деньги.
Наконец ее мать поднимает глаза и рассеянно смотрит на меня.
– Знаете, через несколько улиц отсюда есть общежитие, – говорит она с неодобрением. – Вам нужно получить там помощь, а не вымогать у людей деньги.
Она это всерьез?
– Я не вымогаю деньги! – восклицаю я с негодованием. – Мне не нужны ваши чертовы деньги! И это мой сэндвич! Я сама его сделала, понятно? Из собственных продуктов.
Из глаз льются слезы. Только этого мне не хватало! Трясущимися руками засовываю сэндвич в сумку и уже шагаю прочь, когда мне на плечо ложится рука.
– Простите меня. Возможно, я была бесчувственной. Вы милая девушка. – Женщина в розовом кашемире рассматривает мое пальто. – Не знаю, почему вы оказались на улице и какова ваша история… Но вы не должны терять надежду. Вот, возьмите. Счастливого Рождества! – Она вынимает банкноту в пятьдесят фунтов и протягивает мне.
– О господи! – говорю я в ужасе. – Нет, вы не понима…
