— Я тебе говорил, — сказал я. Тут я вспомнил о Кейт. — Слушай, я сейчас говорю с другим человеком. Я тебе перезвоню. — Я потянулся к кнопке со звездочкой, но передумал. — Погоди-ка секунду, — сказал я Тому, — я сейчас вернусь к тебе. — И нажал на звездочку. Линия снова переключилась на Кейт. — Алло, Кейт? Прости, а? Это мой младший брат. Можно я тебе перезвоню попозже?
— Нет проблем, мистер Пришелец, — ответила Кейт. Она меня уже во второй раз так назвала. Я как раз собирался спросить, что она имеет в виду, как вдруг в голове что-то щелкнуло, и я понял — это намек на «Девушку Грегори». Стало так хорошо, будто я только что нашел смысл жизни.
— Нет проблем, миссис Пришелица, — радостно отозвался я.
— Потом поговорим. — Она хихикнула и добавила: — С днем рождения!
Мы с Томом не были особенно близки. Только последние пару лет я начал считать его частью рода человеческого. Нас разделяло восемь лет — о чем мои родители думали, я не знаю. Может, он получился по ошибке. Но даже если так, в последнее время он превратился во вполне персонифицированную ошибку. Да, он был ленивый, вечно совался не в свое дело и постоянно брал вещи без спросу, но было в нем что-то такое, что делало его для меня привлекательным. Мы редко дрались, потому что он был слишком отрешенным, чтобы категорически мне на что-то возразить. Когда он родился, я решил дать ему понять, кто здесь главный, и потратил следующие несколько лет на изобретение все более и более изощренных способов, как довести его до слез — прятал его соску, строил рожи из-за спинки его кроватки, говорил ему, что у него аллергия на мороженое и что он от него задохнется, но все, что я делал, было ему до лампочки. Я подозревал, что он получил от родителей двойную порцию (то есть и мою порцию, кроме своей) генов, которые заведуют способностью освобождать голову от хлама, что, по моим соображениям, полностью объясняло мою неспособность относиться беззаботно к чему бы то ни было.
— Итак, что я могу для тебя сделать?
— Просто хотел поздравить тебя с днем рождения, — ответил он. — Что поделывал?
— Ничего особенного, — сказал я как ни в чем не бывало. — Развлекался помаленьку со здешними приятелями. Ходили в паб, выпили по пинте, потом зашли к одному знакомому и посмотрели несколько гонконгских боевиков — «Пьяный мастер II», «Светлое будущее II» и «Легендарный кулак».
Дело не в том, что недавние события не научили меня, что врать подобным образом — глупо. Это-то я запомнил. И очень хорошо. Но как старший брат Тома и, возможно, единственный в этой семье, которая разваливалась у него на глазах, кто способен был оказать на него хоть сколько-нибудь стабилизирующее влияние, я чувствовал, что должен быть тем, на кого он сможет равняться. Может быть, я даже надеялся стать для него таким же важным человеком, каким старший брат Саймона, Тревор, был для нас с Саймоном в нашем детстве. Даже много лет спустя, уже после того, как Тревор погиб в автокатастрофе в двадцать один год, мы с Саймоном только и мечтали, что отрастить усы, водить развалюшный «Мини Купер»[91] и «кадрить телок» в темных капроновых колготках. Помню, как Саймон лаконично выразил суть нашего восхищения, когда годы спустя сказал о брате: «Он как Фонз из „Счастливых дней“[92], только его можно потрогать». Тревор был крут. Глядя на него, мир казался проще.
— Где моя открытка? — спросил я у Тома.
— Там же, где открытка на мое семнадцатилетие, — откликнулся он.
Я пропустил это мимо ушей и попытался придумать такую тему для разговора, которая не вызвала бы у него столько энтузиазма.
— Как твои экзамены?
Том громко щелкнул языком.
— Экзамены, — рассеянно повторил он. — Думаю, у них все хорошо.
Он был преисполнен намерений учиться в Оксфорде, потому что Аманда, его жизнерадостная подружка и потенциальная возлюбленная, подала туда документы. Мама позвонила мне еще в начале недели и рассказала о результатах его пробных экзаменов, которые, мягко говоря, были не из тех, что позволяют вам тут же очутиться в первоклассном высшем учебном заведении. Мне было его немного жаль, а мама сказала, что без Аманды он будет сильно скучать.
