* * *
Эрнесто ничего не сказал нам о своей новой деятельности. При этом он нам регулярно писал. Я помню, в частности, письмо, полученное в октябре 1955 года – после изгнания Перона – и все из-за реакции моего отца. Эрнесто там осуждал произошедшие события, но не потому, что он был перонистом, а потому, что думал, что Перон, по крайней мере, мог противостоять империалистам-янки и был меньшим злом по сравнению с военными. Тем не менее мой отец-антиперонист в ярости прибежал на улицу Араос, размахивая письмом Эрнесто. «Вы только послушайте, что он пишет!» – кричал он.
* * *
Тон его писем изменился. Он по-прежнему обладал чувством юмора, письма были полны насмешек, в них он интересовался новостями обо всех. Но он теперь не говорил нам открыто про свои занятия. Он делал лишь скрытые подсказки. Он вел речь о «кубинских друзьях» и своих статьях в медицинском журнале; о своем «странствующем доме» и предстоящем рождении первого ребенка, дочери Ильде-Беатрис; о своем восхождении на второй по высоте горный пик Мексики, о вулкане Попокатепетль (5426 метров – «Я штурмом взял Попо», – писал он нам) и научных работах. Мой отец жаловался на загадочность и каббалистический оттенок его посланий. Надо было расшифровывать не только его почерк, но и смысл его слов! Гораздо позже мы поняли, что опасное восхождение, из которого он вернулся с отмороженными ногами и обгорелым как на пожаре лицом, было на самом деле одним из этапов военных учений полковника Альберто Байо. Действительно, нужно было иметь отличное физическое состояние, чтобы передвигаться в кубинской Сьерра-Маэстре.
Однако он объявил нам, что однажды, «злоупотребив текилой», совершил «жест абсурдной галантности», попросив Ильду выйти за него замуж[34]. Он также упомянул о своем предстоящем участии в медицинском конгрессе в Венесуэле. Он собирался стать отцом и, казалось, начал серьезно относиться к работе. Может быть, он наконец-то найдет свое пристанище. Предпочтительно – в Аргентине, рядом со всеми своими. Мои родители, однако, по-прежнему были обеспокоены. Без сомнения, благодаря своему чутью… Мы были проинформированы о его задержании в тюрьме для иммигрантов «Мигель Шульц» летом 1956 года. На кубинскую ячейку «Движения 26 июля» обратило внимание федеральное руководство службы безопасности Мексики. Для них было очевидно, что группа готовилась нанести удар по Кубе. В письме, датированном апрелем 1956 года, Эрнесто фактически признался в своем растущем интересе к «доктрине Святого Карлоса» (Карла Маркса), «гораздо более интересной, чем изучение физиологии». И это чтобы в конечном итоге оказаться в тюрьме! Не имея новостей в течение долгого времени и страшно обеспокоенный этим, мой отец ворошил небо и землю, чтобы выяснить, что случилось с его сыном. Его двоюродный брат, адмирал в отставке Рауль Линч, был аргентинским послом на Кубе и имел возможность навести справки по дипломатическим каналам. В Мексике находились Улис Пети де Мурат и аргентинский посол Фернандо Лесика, который был дядей жены Роберто. Мой отец привлек всех этих людей, чтобы получить хоть какую-то информацию. Таким образом, мы узнали о существовании Фиделя Кастро.
Эрнесто смог наконец открыться и сказать нам правду. В письме к семье он в первый раз заговорил о Фиделе: «Фидель – это молодой кубинский лидер, который попросил меня присоединиться к его движению некоторое время назад, и это было прекрасное время». Мы получили информацию от третьих лиц, что из всех арестованных членов кубинской группы Эрнесто показал себя самым дерзким. Он был единственным, кто с гордостью признавал себя марксистом-ленинцем. Он закончил свое письмо словами: «Мы победим вместе с ней [кубинской революцией], или я погибну там. Если по какой-то причине, которую я не могу предвидеть, я не смогу написать снова, и если потом удача покинет меня, рассматривайте эти строки в качестве моего не столь пафосного, но искреннего прощания. С этого момента я не буду смотреть на свою смерть с сожалением».
Зная характер своего сына, моя испуганная мать начала поглощать все, что она могла прочитать про этого Фиделя Кастро, про которого она до этого никогда не слышала. Она хотела знать, в чьи руки попал ее Эрнесто. То, что она смогла узнать, не успокоило ее. Наоборот. Глубокое беспокойство моих родителей, ежедневная тревога укоренились в то время. Мой отец пытался задействовать свои связи с просьбой о свидании с Эрнесто в тюрьме. Эрнесто отвечал, прося его немедленно прекратить подсылать ему «подобного рода типов». Когда Улис Пети де Мурат посетил его, Эрнесто отверг любую помощь, какой не могли бы воспользоваться и его кубинские товарищи. Он отказался от лечения. Улис Пети де Мурат описал нам тогда его «прекрасную нравственную позицию». Он, казалось, был очень впечатлен честностью Эрнесто.
