– Это было поводом, а не причиной.
– Что же было причиной?
– Причиной было мое желание предстать перед американцами первым строителем и автором уникального сооружения.
– И вы предстали автором и строителем моста перед встречавшими вас с такой помпой американцами?
– Нет. Я предстал перед ними просто гонщиком, выигравшим гонки на машине неважно чьей конструкции.
– Это раздосадовало вас?
– Это помогло мне понять суть моего проступка.
– Вы раскаиваетесь в нем?
– Отчасти.
– Как вас понять, Степан Григорьевич? Если бы вами руководило лишь желание пусть эффектно, но показать достижения советской и американской техники, члены комиссии лучше поняли бы мотивы ваших действий. Может быть, именно поэтому вы раскаиваетесь в них лишь отчасти?
– Нет, уважаемый Николай Николаевич и члены комиссии. Я осуждаю себя, но не раскаиваюсь в том, что не стал тормозить поезд, когда прекратилась подача тока и он по инерции достиг Америки.
– Объясните вашу мысль.
– Видите ли, я раскрою суть осенившей меня идеи, если это не послужит в ваших глазах оправданием моего проступка. Сочтите это совпадением. Думаю, что возможность запустить космолет в Арктическом мосте, как в катапульте, без специальной атомной станции мощностью в миллион киловатт, рассматриваемая сейчас в Совете Министров СССР, рано или поздно должна была быть увидена мыслящими инженерами.
– Извините, Степан Григорьевич. Мы уклоняемся несколько в сторону… – начал было Волков, но увидел, что Анна Ивановна Седых, тоже являвшаяся членом комиссии, просит слова. Он кивнул ей.
Аня заговорила четко, пожалуй, даже резко:
– Простите меня, товарищи, но то, о чем сказал сейчас Степан Григорьевич, более масштабно, чем установление причин обесточивания еще не принятого сооружения во время прохождения в нем первых поездов. Я настаиваю на ознакомлении членов комиссии с теми соображениями, с которыми Степан Григорьевич Корнев может познакомить нас.
Волков улыбнулся:
– Ну что ж, я думаю, члены комиссии не будут возражать против того, чтобы сделать перерыв в расследовании причин аварии, к счастью, не связанной ни с какими жертвами. А вас, Степан Григорьевич, мы просим ознакомить присутствующих с теми мыслями, которые были вызваны, как я понял, движением вашего поезда по инерции после прекращения подачи тока в туннеле.
Степан Григорьевич прокашлялся и встал.
– По существу, дело очень простое, мне даже неловко об этом говорить. Обдумывая детали своего прибытия в Туннель-сити, где мне был оказан незаслуженный прием, я вспомнил, что в нормальных условиях я мог бы тормозить поезд электрическим путем, когда на основе обратимости электрических машин двигатель стал бы генератором, посылающим ток в сеть туннеля. И этот ток мог бы разогнать вновь поезд Андрея, остановившийся в момент аварии.
– И что же? – нетерпеливо спросила Аня Седых.
– Я подумал о вас, Анна Ивановна. У вас построен космолет для предполагаемой катапульты, труба трансконтинентальной катапульты готова, а станции в миллион киловатт нет. А ее и не нужно вовсе.
– То есть как это не нужно? – загудел Иван Семенович Седых. – Ты брось нам морочить головы, не для того тебя слушаем.
– Миллион киловатт может в порядке рекуперации энергии подать в сеть поезд во время торможения, если он обладает достаточным весом.
– Цифры! Цифры! – потребовала Аня.
Степан Григорьевич достал записную книжку и стал читать свои записи:
– Если космолет, я называю его не лунолетом, а космолетом, видя в нем более универсальное средство, чем рейсовый корабль предполагаемой постоянной лунной станции.
– Но мы готовили лунный рейс! – вставила Анна Ивановна.
– Можете считать, Анна Ивановна, – заметил Волков, – что ваш «лунный рейс» состоялся сегодня и мы смогли быстро прибыть сюда и слушать Степана Григорьевича. Надо ли говорить, как важно снять с повестки дня строительство не только атомной станции в Заполярье на миллион киловатт, но и создания там заводов – потребителей такой энергии.
– Строить такую станцию нет нужды, – продолжал Степан Корнев, – ибо, если готовый к старту космолет вместе с ледяным панцирем, как намечалось главным конструктором Анной Ивановной Седых, будет весить примерно десять тонн, то в другой трубе Арктического моста можно разогнать состав в сто раз более тяжелый: 20 вагонов по 50 тонн. 1000 тонн!
