Сам этот выбор трактован чуть ли не прямо противоположно аналогичной ситуации, с добротной регулярностью появляющейся на страницах сериала Сергея Лукьяненко, начатого романом «Дневной дозор». У Лукьяненко главный герой выбирает этику поведения из вариантов, оставленных для него миром. У Дивова центральный персонаж намного прагматичнее: для него единственно верной является та этика, которую он сам диктует миру. Остальное — досадное искажение…
В 2002 году повесть «Предатель» была удостоена премий «Бронзовый Роскон» и «Сигма–Ф».
После нее появились роман «Саботажник» (2001) и рассказ «Закон лома» (2002), ознаменовавшие возврат Дивова к НФ. К настоящему времени «Закон лома» — последнее произведение московского фантаста.
Стиль письма Олега Дивова включает как постоянные, так и постепенно трансформирующиеся элементы.
В числе первых из них — стремление к динамике, к сохранению внутреннего драйва. Его романы почти лишены длинных описаний. Подобная краткость характерна также для архитектоники предложений Дивова. Писатель предпочитает предложения короне двух строк. Рубленые, если угодно. Эта «рубленость» не похожа на манеру, выработанную «четвертой волной» нашей фантастики в 80–х. Тогда считалось хорошим тоном писать с большим количеством назывных и безличных предложений, которые по определению не могут быть длинными. Дивов использует предложения полного состава, но старается избегать сложносочиненных и сложноподчиненных конструкций, обилия дополнений, не наворачивает бесконечные ряды эпитетов к одному определяемому слову. Средняя длина предложения в трилогии «След зомби» — 11 слов, в «Законе Фронтира» — 10—11 слов, в «Толковании сновидений» — 9 слов, в «Предателе» — 8 слов, в «Саботажнике» — 8 слов. В романе «Толкование сновидений» Дивов усиливает драйвовый элемент за счет закавыченных диалогов — других там просто нет. Еще одно орудие подобного рода усиления — сюжет, в котором так или иначе смещены, перебиты временные планы. В том же «Толковании сновидений» это сделано исключительно удачно, а в «Законе фронтира», возможно, чуть переусложняет изложение сверх необходимого. В «Выбраковке» введен условный «внешний наблюдатель» (Иван Большаков), т. е. приводится мнение о происходящих в романе событиях, высказанное как бы со стороны через несколько десятилетий после основного действия книги. Ход — сильный и выигрышный, придающий тексту стереоскопичность. Кроме того, если бы текст был отягощен оговорками и комментариями, необходимыми по логике автора и вынесенными во вступление «От публикатора», то роман проиграл бы в драйве очень много. В «Толковании сновидений» сделан еще один эксперимент и, в общем, его также надо отнести на счет стремления удержать «высокий темп» — весь текст написан в режиме «реального времени».
Еще одна постоянная черта творческого стиля Дивова — внимание к деталям профессионального быта персонажей (как правило, в той или иной мере военизированного). Тщательность в передаче подобного рода нюансов с самого начала была одним из главных его «козырей» и всегда привлекала массового читателя, во всяком случае, массовую аудиторию читателей–мужчин. Вот удачное выражение, извлеченное из сети, принадлежит анонимному поклоннику текстов Дивова: «От его романов веет духом аутентичности».
Очевидна склонность московского фантаста к метким словам, ярким афоризмам. Порой он, как заправский журналист или рекламщик, «выводит» читателя на «словечко» или целый пассаж, специально достраивая особый виток сюжета. Отношения главного героя «Толкования сновидений» и его любимой построены так, что они постепенно и ненавязчиво, «за ручку» ведут читателя к необыкновенно точному пассажу: «Она сама ушла — испуганная мной и разочарованная во мне. Познавшая в одном внезапном прозрении другую мою сторону, обычно скрытую от нее. Ту сторону, с которой глядел не милый парень и талантливый лыжник, а мужчина и хард–слаломист… ее расчет был женский, а мой — чисто мужской. Идти по кратчайшей линии, навязывая свою волю трассе… Хоть задавить, но победить». А вот более легкий вариант, своего рода каскад смешилок в беседе людей, планирующих ограбление: «…Этот поселок охраняют надежно. Патрулируют его круглосуточно — понимаете? И частную охрану страхует полиция. Кроме шуток страхует, а не с опозданием на полчаса, как обычно… — Можно угнать три грузовика, — сказал Мэт твердо. — И два–три бульдозера, чтобы вломиться через периметр одновременно с разных сторон. Пусть охрана развлечется не по–детски. И можно экскаватор еще… — Экскаватор–то зачем?! — удивился заказчик… — Дорогу перекопать, вот зачем. Ну, по которой полиция должна подъехать… — А самим как выезжать?.. — Выезжать не надо. Можно угнать вертолет» («Закон лома»). Если такой путь представляется Дивову слишком длительным, он просто бросает афористическую фразу, даже наперекор контексту, не считаясь с издержками чуть не прямого обращения к читателю. Например: «…возьми, например, этого вашего американского классика, как его… Буховский? Быковский? Который писал исключительно про е…лю с некрасивыми бабами и алкоголизм. Так он, между прочим, знал, о чем пишет. Всю жизнь тренировался. Поэтому и вышло так убедительно» («Саботажник»). Или: «Из одежды на дежурном навигаторе Иве Кендалл имелись только боевой спецкостюм и ниточка от тампакса» («Лучший экипаж Солнечной», первое предложение романа). На мой взгляд, это удачная тактика, так как текст приобретает дополнительные «маркеры» в читательском сознании и, кроме того, «словечко» отлично фокусирует внимание аудитории на серьезных вещах.
