– Так вы были шпионом? – взволнованно спросил Крис.
– Вроде того. Я по мере сил способствовал падению Рейха, чтобы загладить свою вину за то, что в юности служил ему верой и правдой. Я должен был искупить свой грех, хотя, казалось бы, такой грех искупить невозможно. Затем осенью сорок третьего, когда Пенловский достиг определенного прогресса в разработке ворот времени, посылая животных бог знает куда и возвращая их обратно, я был приписан к институту в качестве наблюдателя, точнее, личного представителя фюрера. Ну а также подопытной морской свинки, потому что должен был стать первым человеком, отправленным вперед сквозь время. Видите ли, они уже были готовы послать человека в будущее, но не хотели рисковать Пенловским, Янушским, Гельмутом Волковым, Миттером, Шенком или любым другим ученым, смерть которого нанесет невосполнимый урон проекту. Ведь никто точно не знал, вернется ли посланный в будущее человек обратно, подобно подопытным животным, а если вернется – то останется ли он целым и невредимым.
Крис с серьезным видом кивнул:
– Да, не исключено, что путешествия во времени могли быть болезненными и приводить к умственным расстройствам или типа того. Кто знает?
«Действительно, кто знает?» – подумала Лора.
– Они хотели, чтобы отправленный в будущее человек был надежным и способным держать свою миссию в тайне, – продолжил Штефан. – Короче, я был идеальным кандидатом.
– Офицер СС, шпион и первый хрононавт. Надо же, какая захватывающая жизнь! – воскликнул Крис.
– Могу только пожелать, чтобы Господь дал тебе менее насыщенную событиями жизнь. – Штефан посмотрел на Лору в упор; у него были очень красивые ярко-голубые глаза – глаза как зеркало его измученной души. – Лора, ну и что теперь вы скажете о своем ангеле-хранителе? Увы, я не ангел, а гитлеровский пособник, убийца из СС.
– Нет, не убийца, – возразила Лора. – Ваш отец, время, в которое вы жили, ваше общество, быть может, и пытались сделать из вас убийцу, но у вас есть внутренний стержень. Только не убийца, Штефан Кригер. Никогда. Только не вы.
– И все-таки не ангел, – заметил Штефан. – Лора, далеко не ангел. Когда после смерти я предстану перед Всевышним, Он, увидев пятна на моей совести, сразу отведет мне место в аду.
Дождь, барабанящий по крыше, напоминал исчезающее время, миллионы драгоценных минут, часов, дней и годов, выливающихся с дождевой водой в водосточные трубы и дренажные канавы, утекающих прочь, втуне.
Когда Лора, собрав остатки еды, выбросила все в мусорный бак за ресепшен мотеля и взяла в автомате еще три кока-колы, по одной на каждого из них, она наконец задала ангелу-хранителю вопрос, который намеревалась задать с того самого момента, как он вышел из комы:
– Почему? Почему вы обратили внимание на меня, на мою жизнь? Почему вы мне помогаете, постоянно спасая мою задницу? И как, ради всего святого, моя судьба связана с нацистами, путешественниками во времени, судьбами мира?
Во время своего третьего путешествия в будущее, объяснил Штефан, он попал в 1984 год, в Калифорнию. Выбор пал именно на Калифорнию, так как во время предыдущих путешествий – две недели в 1954 году и две недели в 1964-м – он понял, что Калифорния, возможно, вскоре станет культурным и научным центром самой передовой нации на земле. А 1984-й был выбран потому, что ровно сорок лет отделяло этот год от 1944-го. К тому моменту Штефан уже был не единственным человеком, проходившим через ворота. Как только такие путешествия подтвердили свою безопасность, еще четверо стали пользоваться воротами. Во время третьего путешествия Штефан все еще разведывал будущее, подробно изучая изменения, произошедшие с миром в ходе войны и после ее окончания. Он также выяснял, результаты каких научных достижений последующих сорока лет можно взять с собой в Берлин 1944 года для обеспечения победы в войне, причем отнюдь не из желания помочь, а для саботажа. Исследования включали в себя чтение газет, просмотр телепрограмм, вживание в среду, чтобы проникнуться американским духом конца XX века.
Штефан откинулся на подушки, вспоминая свое третье путешествие, и в его голосе уже не было тех безрадостных ноток, с которыми он описывал свою мрачную жизнь до 1944 года.
