Теперь он чувствовал себя грязным и использованным. Когда сознание помутилось, Гарри помнил только о том, что связь будет означать помолвку… и невозможно, до потери рассудка хотел этого! В себе он не сомневался — одна мысль о том, чтобы принадлежать Северусу, доводила почти до кульминации. Но так ли он нравится Снейпу? Вдруг малейшее сопротивление заставит профессора Хогвартса, лучшего зельевара Европы и сильнейшего из магов Великобритании отказаться от брака с глупым мальчишкой, вся привлекательность которого в его молодости, которая весьма быстротечна. Разве Гарри — достойная ему пара?
Время от времени жалость к себе сменялась стыдом и брезгливостью, отчего становилось только хуже. Его так долго растягивали, а Гарри был готов перетерпеть даже боль от вторжения, лишь бы Северус не передумал в последний момент. Ощущения были странными, возбуждение не таким острым, как от прикосновений Снейпа, смесь ароматов, в которых отсутствовали нотки полыни и мяты, свойственные зельевару, кружила голову. Но Гарри всё равно волновался и старался понравиться профессору. А на самом деле позволил Кингу себя ублажать. Только благородство, пусть и сомнительное, удержало жениха на самом краю. Сам же Гарри останавливаться не собирался. И что видел в Шеклболте Снейпа — совсем не оправдание.
Он — ничтожество, а не волшебник. Пары часов не прошло, как позорно подставился под чары Малфоя, а в довершение блевал на глазах у Северуса, вынуждая того в очередной раз вытаскивать себя из неприятностей. И после ещё смел надеяться, что профессор к нему вернётся? Ждал вечернего свидания… до самого заката. Нет, правда, ждал? Наивный идиот! Кому ты нужен, Поттер?!
Друзья ни разу не навестили Гарри с тех пор, как он оказался в больничном крыле. Ни разу, как будто их дружба рухнула вместе с Гриффиндорской башней. В глазах окружающих он видел только неприкрытый страх. Он таился в морщинках мадам Помфри, в сжатых губах МакГонагалл и даже сверкал за очками директора. Гарри понимал их и не сердился. Оставаться в Хогвартсе далее не было смысла — он словно пороховая бочка может взорваться в любой момент, подвергая опасности сотни юных жизней.
Но идти ему некуда. Дом на Гриммо находится в густонаселённом квартале Лондона, и по той же причине не подходит Тисовая улица. Хотя Гарри при любом раскладе не вернулся бы к Дурслям. Речь о Норе вообще не шла. Место Гарри теперь — пустыня. Или бескрайняя степь, где у неприкаянного и никому не нужного волшебника не будет шансов встретить ни одной живой души.
Гарри застегнул последние пуговицы на тонкой школьной мантии и аккуратно застелил постель. Приоткрыв дверь, невербальным Акцио призвал палочку из ящика письменного стола Помфри. Он уже сейчас чувствовал в себе достаточно сил, чтобы с лёгкостью аппарировать из Хогвартса, а через несколько дней магия возрастёт настолько, что уничтожит своего обладателя. Главное — оказаться в этот момент поближе к Волдеморту. Но где его искать, если самый могущественный тёмный волшебник вечно прячется за спинами своих прихлебателей?
* * *
Северус несколько раз просыпался в самых неожиданных местах, пил антипохмельное, но ясности сознания хватало максимум на полчаса. Профессор надирался в очередной раз и снова вырубался, потеряв счёт, казалось, не только часам, но и дням.
Субботнее утро… точнее, как утверждал Темпус, послеобеденное время, встретило чудовищной мигренью и ломотой во всём теле. «Может, всё же сдохну?» — с надеждой подумал Снейп. Но проклятое сердце стучало, и он понял, что легко не отделается. Северус с трудом разлепил глаза, обнаружил себя в туалете и выполз наружу, чтобы найти очередной фиал со спасительным зельем. После приёма лекарства в голову стали пробираться воспоминания. Кроме боли, на сей раз душевной, они ничего не принесли, так что снова захотелось надраться.
Холодный душ немного взбодрил, но навеял новое наваждение: невесть откуда взявшееся название тропического суккулента, цветы которого обладают лёгким расслабляющим эффектом и волшебным свойством реализовывать самые сокровенные желания — в воображении, конечно. В зельеделии дезидерию не использовали — последние сто лет её вообще считали исчезнувшей. Так откуда взялась эта навязчивая мысль?
