— А вот и я! — весело брякнул в умат пьяный профессор.
— Северус, мальчик мой…
Мальчик дохнул убойным перегаром, и Дамблдора снесло в направлении Малфоя с его жижей. Жижа приняла директора с распростёртыми объятьями. Помфри молча протянула протрезвляющее.
— Не-не-не. Дудки! Идите вы все… Ик! Нахрен!
— Снейп, я должен перед тобой извиниться, — сглотнув, выдавил из себя Кингсли.
— Позже, — перебил его Дамблдор. — Северус, будь добр, выпей протрезвляющее. Тебе надо посмотреть Гарри. Он…
Снейп снова отмахнулся от зелья.
— Как раз… Ик! Гарри посмотреть я могу только в этом состоянии. Ведите! — гордо выпрямился и драматично-размашистым жестом забросил край мантии на плечо. Подол задрался. Под ним оказались синие магловские джинсы. Позабыв о жиже, Люциус уставился на них с живым интересом. Остальным только осталось смириться и развести руками.
— Да-да, мистер Поттер, я снова здесь, — хихикнул Снейп, споткнувшись о порог. — Ваша преданная собачка, — ноги отчаянно заплетались, да ещё эта икота… — Откройте рот, скажите «а», закройте… откройте… покажите язык. Что значит «буэ-э-э»? Что употребляли?
— Ничего. Я решил ничего не есть, не пить и не курить.
Помфри в очередной раз заботливо вытерла губы Поттера салфеткой.
— А дышать?
— Чего дышать?
— Вы забыли не дышать и вдохнули пыльцу вейл. У вас аллергия. Вот, возьмите, выпейте.
Северус достал из кармана с утра припасённый пузырёк. На глазах пятна стали исчезать с лица и шеи больного, а через минуту Помфри уже смогла отцепить пальцы мальчишки от медного тазика.
— Поразительно! Северус, ты просто волшебник! — всплеснула руками медиведьма.
— Да, я волшебник. Дип-ик! — пломированный. Чего вам, Поттер, не грозит, если завтра не женитесь. Кстати, поздравляю… Кингсли? Люциус? А-а-а… какая, к Мордреду, разница!
— Профессор… подождите. Пожалуйста!
Снейп отшатнулся от мальчишки. Брезгливо отряхнул мантию в месте, где касались его руки, и скривился:
— Я не настолько пьян, мистер Поттер, — прошипел сквозь зубы, — чтобы опускаться… — сжал кулаки, но сдержался. — Признаюсь, меня немало удивил ваш непревзойдённый талант раздвигать ноги перед всеми желающими, но в отличие от умственных способностей, в вашей расчётливости я никогда не сомневался!
Пока говорил Снейп, губы Гарри дрожали. С каждым новым словом в зелёных глазах угасали искорки надежды, сменяясь обречённостью. Опустив затравленный взгляд, Поттер зажмурил мокрые ресницы.
— Снейп, я должен объяснить! — Кинг выступил вперёд.
— Я не нуждаюсь в объяснениях!
— Северус, третье свидание должно произойти. Хотя бы номинально!
— Позвольте откланяться, господа! — профессор вихрем промчался мимо директора.
Его пытались остановить, цеплялись за рукава, Шеклболт то вопил дурным голосом, то шипел на ухо какую-то ерунду. Северус не воспринимал информации. Выбравшись из больничного крыла, он вернулся к себе — там, на столике у камина, его ждала откупоренная бутылка виски и тоскливый мучительный вечер. Последний бокал он смешал с лошадиной дозой снотворного и впал в забытьё.
* * *
Кто стирает слёзы с твоих ресниц? Сцеловывает обиду с губ, залечивает обманутое сердечко? Кто выбаливал горе в одиночестве, не остаётся прежним — незримо меняется, обрастает бронёй. Время не лечит, только достраивает невидимые стены. И больше не сияют глаза доверием, а душа не способна к полёту. Единственное, чему учит жизнь — это безразличие.
Гарри снился потолок больничной палаты. Или не снился. Взгляд невольно прослеживал извилистые трещины на серой штукатурке, а по вискам струились горячие слёзы, попадая в уши, остывая и стекая на подушку.
Ещё утром, когда Северус ушёл, Гарри сказал Дамблдору, что выбор сделал и в свиданиях нет необходимости. Но директор объяснил, что остановить ритуал нельзя. Опять же, обижать топчущегося в приёмной Шеклболта не хотелось, и Гарри решил, что ничего страшного не произойдёт, если он пообщается с Кингом, а потом отобедает с Малфоем. Кто знал, что всё так обернётся?
На самом деле Гарри даже не понадобилось много времени, чтобы понять, чего он хочет. Так было всегда, он просто не отдавал себе отчёта, почему возбуждается всякий раз, как сталкивается с профессором. Их ненависть оказалась лишь привычкой и трансформированным притяжением, а Гарри злился на себя за внезапную эрекцию на отработках и списывал её на подростковые гормоны.
