— Я вам на полу постелю, а то больше спать негде, — сказала она, доставая из сундука старый, во многих местах зашитый матрас и яркое лоскутное одеяло.
— А вы уже ложитесь? — уточнил Михаил.
— Конечно, а что же, до утра сидеть? Керосин экономить надо! — отозвалась Дмитриевна, разворачивая матрас на полу.
Несколько минут спустя москвич ворочался на жестком матрасе, с ужасом думая, что со своей привычкой засыпать после часа ночи, долго не сможет угомониться и здесь. Можно было, конечно, достать суперфон, побродить по сети, пообщаться с друзьями, послушать книгу или погрузиться в фильм, но он опасался, что это вызовет недовольство хозяйки. Некоторое время инспектор действительно валялся без сна, слушая, как бабка кряхтит на своей кровати за ширмой, но потом, утомленный долгой ездой и чистым воздухом, все-таки отключился от реальности.
Проснулся Михаил тоже рано — хозяйка встала с рассветом и принялась топать и греметь посудой. Некоторое время следователь пытался дремать, не обращая на шум внимания, но, в конце концов, понял, что уснуть ему больше не удастся, и вылез из-под одеяла.
Первая половина дня прошла в нудных и однообразных опросах свидетелей. Их ответы почти не отличались друг от друга: все жители Явленки ругали «проклятых городских», жаловались, что те своими пикниками и праздниками на озере мешают им спокойно жить, и уверяли, что никого из них не было на берегу, когда тонул Муромцев. Никого не интересовали пьяные купания незваных гостей, все сидели по домам или работали на огородах и о несчастном случае узнали, когда все уже было кончено. Примерно то же самое они рассказывали и о других погибших в озере отдыхающих.
Подходя к очередному ничем не примечательному дому, Михаил услышал громкие недовольные голоса двух о чем-то споривших людей. Инспектор приблизился и узнал в одном из ругающихся голосов звучный баритон своего вчерашнего знакомого Максима.
— Плевал я на вашего Кондрата, и на все ваши глупости, и на всю вашу красоту!!! — Спасатель явно был в ярости, и Преображенский, заинтересовавшись спором, торопливо подошел к калитке. Максим стоял во дворе, перед покосившимся крыльцом и, отчаянно жестикулируя, кричал на замершую на нижней ступеньке хозяйку дома — сгорбленную старуху, напоминавшую Бабу-ягу. Хотя вид у нее был не злой — на разошедшегося эмчеэсовца она смотрела спокойно и как будто бы с сочувствием.
— Не дадим вам устроить у нас такую же свалку, как в других деревнях, до которых вы уже добрались! — ответила она еще более громким визгливым голосом. — Наше озеро и наш лес вы не загадите.
— Да что же вы совсем меня услышать не хотите?! — снова вспыхнул Максим. — Никто не собирается у вас тут мусорить и портить вашу драгоценную природу, никто не будет трогать вашу лужу! Я говорю только о том, чтобы построить на ее берегу спасательную станцию, понимаете вы или нет?! Только один маленький домик, и настил над водой, и несколько лодок! Никакой грязи от этого не будет, а будет только польза вам же самим! И тем, кто к вам в гости приезжает — они тонуть перестанут!!!
— Мы к себе в гости никого не звали, — отозвалась старуха. — Не нравится наше озеро — не нужно в нем купаться.
— Но вы же понимаете, что люди все равно будут сюда ездить и купаться!
— Не захотят тонуть — не будут. А захотят — как мы можем им в этом помешать?
— Помешаем, если на пляже будет спасательная станция!
Старуха посмотрела на Максима, как на полного идиота и горестно вздохнула.
— Кондрат огласит… Не позволит вам озеро поганить, — сказала она неожиданно тихо и, спустившись с крыльца, медленно, сильно прихрамывая, заковыляла к калитке, вопросительно глядя на Михаила.
— Здравствуйте! Я хочу задать вам несколько вопросов… — начал дознаватель извечную первую фразу в разговоре со свидетелями, протягивая через забор удостоверение.
Максим подошел к калитке, кивнул Преображенскому и вышел со двора. Михаил тоже быстро кивнул в ответ и подошел к старой деревенской жительнице. Она смотрела на него недовольно, но тоже без злости — ей, как ему показалось, просто хотелось поскорее отделаться от всех незваных гостей.
