— Не спалось, — буркнул Саша, не отрываясь от вычислений. — Все утро пробегал по делам нашим скорбным. Вот только вернулся, решил домой позвонить… Лучше бы не звонил. Ты это… лечись.
Коля неверной рукой взял рюмку, посмотрел на нее и поставил обратно.
— Саш, давай опять завяжем.
— Что такое?
— Я больше не хочу.
— Угу, — равнодушно буркнул Саша. — Ага… М-да, ну вот примерно так.
Коля сел в любимый угол, прислонился к стене и закрыл глаза. Погрузился в себя и начал вроде бы задремывать.
— Ты вон туда посмотри, — донеслось снаружи.
Коля не без труда разлепил один глаз и посмотрел. На подоконнике лежала небольшая стопочка двадцатипятирублевок.
— Шульман дал аванс? Ты всю Москву, что ли, за утро обегал?
— Как и было приказано. Целовал мишпуху, по большей части в задницу… Старик, я тебе говорил вчера, что ты гений?
— Ты тоже гений, — сказал Коля, снова закрывая глаза. — Это я помню. Только не помню, извини, почему.
— Потому что Григорий Моисеевич Родновер.
— Кто такой?
— Да родноверие, трам-тарарам!
— А-а… Да, хорошая идея. Очень русская.
— Я вот посчитал — шесть тысяч четыреста грязными за нее дают.
Коля рухнул с табуретки.
По счастью, не плашмя. Он от неожиданности резко выпрямился, потерял равновесие и, пытаясь не упасть, совершил всем телом винтообразное движение. Ножки табуретки с громким хрустом схлестнулись и отломились, а Коля нырнул под стол.
— Минус партийные взносы, конечно, но эта напасть, слава богу, нас не касается, — донеслось сверху. — Старик, ты бы все же подлечился, а то мне как-то за тебя волнительно.
Коля выполз из-под стола, в одно движение сцапал и высосал рюмку, занюхал сухой корочкой, выгреб обломки табуретки в коридор, сходил за стулом — все это без единого слова. Уселся, покачался туда-сюда, проверяя устойчивость.
— Ну… Рассказывай.
— Я идиот. Не догадался, что надо сразу идти к Инессе. Но я с утра плохо соображал… Короче, Шульман все выдумал с первого до последнего слова. И «родная идея» тоже его самодеятельность. Он ничего не знает. Точнее, знает не больше, чем ему Тугер шепнул на ухо. А Тугер просил Шульмана найти человечка, который может за полторашку быстро накидать русскую идею страниц на двести. Но Шульман уперся, сказал, что полторашка это несерьезно, и растряс его на двушник.
— Ах, уже двушник… — Коля кивнул. — Шульман в своем репертуаре. И Боба Тугер, великий организатор партийно-советской печати, тут как тут! Какая прелесть.
— Слушай дальше, самый цимес впереди. Тугер мутит с Инессой, ты ее не знаешь, а я немножко фотографировал.
— Хм…
— Вот давай без этого. Могу показать, она там просто голая и ничего больше. Ладно, вру, еще бутылка от шампанского.
— Спасибо, не надо, — быстро сказал Коля.
— В общем, Тугер ей по пьяни хвастал под большим-большим секретом, что ему заказали текст, который перевернет наши представления об исторической миссии России и поведет за собой народные массы.
— Это тебе Инесса-с-бутылкой сказала?
— Вообще-то у нее две «вышки». Думаешь, если девушка работает телом, она совсем тупая? Надо вас познакомить, кстати.
— Я думаю, она мне не по карману, — сказал Коля.
— Денег у нее своих полно, заработала. Из нее получится замечательная жена. Будешь как сыр в масле кататься.
Коля содрогнулся.
Слонимский встал, открыл холодильник, извлек из морозилки покрытую инеем бутылку и налил полстакана. Коля с громким хлюпаньем выпил, и ему наконец-то полегчало.
— Не могу больше… — пропыхтел он, когда слегка отдышался. — Чаша терпения переполнилась. Тварь я дрожащая. Ничтожный алкоголик. Завтра снова брошу, и уже насовсем.
— Точно, познакомлю вас! — обрадовался Саша. — Она с ума сойдет от счастья.
Коля глухо застонал.
— Дальше что? — спросил он сквозь зубы.
— Самому Тугеру за русскую идею платят треху, вот что! — Саша уставился на Колю, хитро щурясь, и чего-то ждал.
— Какой-то он не жадный, а? — протянул Коля. — Отдать Шульману две тысячи из трех — не его стиль.
— Да фиг с ним. Ты ничего не понял? Тебе капнуть еще чуточку?
— Нет, спасибо… А зачем он вообще полез во все это? — Коля снял очки, протер их галстуком и водрузил обратно на нос. — Боба своей рукой может только в ведомости расписаться. У него же «страх чистого листа»!
