Лицо Матвея в свете костра казалось кровавым.
— Ненавижу этих тварей, — сказал он непривычно серьезно, — сколько же зла их именем творилось.
— Время такое, — я достал термос, налил в крышку горячего зеленого чая, — люди были жестоки.
— Не люди, — покачал головой Матвей, — люди просто послушные орудия и жертвы одновременно. Вспомни поморские деревни, через которые мы шли. Нет, это не люди — они. Натурально упыри. Целые века людоедства, темноты, грязи, жестокости. Ратко, почему мы не можем нырнуть глубже в прошлое и перебить их в тот день, когда они пришли на Землю?
Я покачал головой, отхлебнул из крышки.
— Нельзя, братец. Люди должны были сами от них отказаться. Иначе вся история могла пойти по-другому.
Мы помолчали, глядя на звезды. Нестеров очень молод, ему только семнадцать, мне больше на целых три года. Внешне спокойный и невозмутимый — Матвей в действительности порывист и открыт, душа нараспашку. Такие, как он, весь мир видят черно-белым. Здесь мы — там враги, с шашкой на коня — и в атаку. Наш человек, одним словом!
Звезды тепло мерцали на бархате неба — прекрасные и манящие.
— Что будешь делать, когда закончим с этими тварями?
— Не знаю. Думал побывать на мирах Золотого Пояса.
— Хорошо бы. Но лететь не меньше года в один конец.
— Это да…
Матвей вскочил на ноги, нервно прошелся вдоль линии прибоя. Его острые плечи на фоне звездного неба напоминали сложенные крылья.
— Не мельтеши, — сказал я. — Тебе в любом случае запрещено лезть в драку. Твое дело переводить.
— Перевожу — не торможу, — улыбнулся он, — но мы ведь все вместе одно дело делаем, Ратко. И если надо — я не струшу. Помнишь тогда, в Китае?
При воспоминании о «тогда, в Китае» я невольно поежился.
— Я не говорю, что ты струсишь. Но зачем рисковать? Есть спецгруппа ликвидаторов, а мы свою задачу выполнили.
— Да неужели ты думаешь, он будет сидеть здесь и ждать, пока мы за ним вернемся! — горячо воскликнул Нестеров, — мы уже наследили тут, как медведи в малиннике.
— Ах ты, дьявол, — я тоже вскочил на ноги, — попался же мне напарничек. А из чего ты стрелять в него собрался? Станнер ему как комариный укус!
— Можно сделать гранату из аккумулятора.
С рогаткой на тигра. Я выругался сквозь зубы.
— Вспомни, Ковальчук показывал, — не унимался Матвей, — ножом пробивай крышку, бери серный шнур от фонарика, обматывай, поджигай конец…
— И тебе отрывает голову.
— Ратко, пока мы с тобой туда и обратно будем во времени носиться, да еще группу собирать, старец очухается и найдет способ нашего красавца предупредить. И мы не можем еще раз прилететь сюда пораньше — это чревато парадоксами.
Я лихорадочно искал возражения и вдруг понял — мой младший товарищ прав. И, странное дело, я почувствовал даже облегчение.
— Ну хорошо, — вздохнул я устало. — В твоих словах есть резон, братец. Но риск…
— Ратко, такого шанса может больше не быть. Никогда.
Наш спор прервало появление волхва. К губам его прилипла угодливая улыбка. Сейчас он верит нам как себе, а спустя сутки возненавидит.
— Медку-от вам принес, гости любезные, — Завид поставил на камни кувшин и три чарки. Матвей заставил деда выпить первым и, убедившись, что питье не опасно, разлил мед по кружкам. Мы сидели у огня, потягивая самодельную кисленькую брагу, и словно натянутая струна звенела между мной и Нестеровым — незаконченный спор.
— Што про татар-то слыхать? — поинтересовался Завид.
— Побил татар князь московский Дмитрий на реке Дон, — угрюмо сказал я, — в прошлом году. Да только татары снова придут.
Старик понял без перевода, однако мой тон смутил его. Долго мы сидели молча, и звездный горох катился по иссиня-черному куполу неба над головами. Мерно шуршали волны, пахло прелым брусом, дымом костра, робким спокойствием усталой земли. Какая-то тень скользила над берегом во мраке. Я припомнил омерзительную птицу с человеческим лицом и потянулся за станнером. Матвей заметил, что я напрягся, и словно невзначай обошел костер. Теперь между нами и лесом был огонь.
Завид вскочил на ноги:
— Белько! Ты пошто там хоронисся? Иди сюды, малятко. Иди, баской.
По песчаной спине дюны в круг света соскользнул юноша, почти мальчик. Его волосы были белыми, как пенька, лицо холодное, бледное. Альбинос, с удивлением понял я. В отличие от старика парнишка был одет аккуратно, в чистую крестьянскую рубаху и штаны, на ногах — новые кожаные бахилы. Белько медленно опустился на бревно рядом с дедом и безучастным взглядом уставился на нас.
