— Ратко, — глухо сказал Матвей, — если здесь не то, что мы ищем, я — индус…
Я облизнул пересохшие губы.
— Похоже ты прав, братец.
Из млечного сумрака спланировала большая птица с человеческим лицом, уселась на крышу церкви. Ее гладкие бурые перья лоснились от жира. Тварь деловито потопталась по кровле, усаживаясь поудобней, и старое дерево заскрипело под ее весом. Я очнулся первым:
— Где камера?
— Сейчас, — растерянно пробормотал мой товарищ и принялся шарить по карманам куртки. Птица сердито смотрела на нас желтыми, как облепиха, глазами. Внезапно она открыла рот и закричала сердитым контральто — ничего человеческого не было в этом вопле. Матвей невольно попятился и обернулся — это спасло наши жизни.
— Берегись!
Что-то темное мелькнуло в поле периферического зрения. Не раздумывая, я метнулся в сторону, чувствуя, как воздух передо мной завибрировал — выстрел Матвея чуть не угодил мне в лицо. Станнер сам прыгнул в руку. Тяжелый топор с хрустом и звоном вошел в стену церкви в каких-то сантиметрах от моего носа, брызнули щепки. Я охнул от боли, трижды выпалил наугад.
— О задам заходь! — послышался деловитый бас. — Туды, забродом!
Поймали нас, как котят, осознал я — и тут же пришло спокойствие. Я поправил сбившиеся очки, положил станнер на колено, через прицел оглядывая площадь перед церковью. В двух шагах от меня, неподвижно глядя в небо, раскинулся на земле огромный детина в кожаных черных бахилах (кто-то из нас все же попал в цель). Рядом седобородый старик навалился на Матвея, сжимая пальцами его горло. Матвей хрипел. А через площадь бежали четверо мужчин с дубьем в руках.
Птица с человечьим лицом снова закричала — страшно, протяжно — и, взмахнув орлиными крыльями, взмыла в небо.
Я поймал в перекрестье прицела первого из нападавших.
Глаза у старика были глубокие, черные, словно шарики дегтя, утонувшего в паутине морщин. На видеоуроках по истории медицины я наблюдал умирающих наркоманов — у них были похожие глаза. Я долго удерживал его взгляд, пытаясь понять, что за человек передо мной. Ненависть сочилась из-под его век, как горючие слезы.
— Это волхв, — сказал я, — потрясающе.
— О да, просто сказка, — проворчал Матвей, массируя исцарапанную шею.
Он расхаживал по площади, разглядывая неподвижно лежащих людей. Троих я успел подстрелить, еще один убежал. Все остальное население деревни, больше не скрываясь, улепетывало через дюны к лесу.
Повезло. Попади топор на палец левее, лежали бы мы сейчас в какой-нибудь яме, остывая, равнодушные к исторической науке.
— Нужно уходить отсюда.
— Уходить? — удивился Матвей.
— Да. И так наделали дел.
— Они же сами на нас напали!
— Нам следовало вести себя осторожнее. Мы знали об опасности.
Нестеров недовольно крякнул:
— И ты даже не допросишь его?
Я покосился на старика. Тот стоял на коленях, погруженный в транс. Растрепанные седые волосы достигали спины, а длинной косматой бороде позавидовал бы Хоттабыч. Одежда его являла собой измазанное грязью рубище.
— Мы сделали главное, братец. Теперь нам известно — где-то в этом секторе схрон. Остальное сделают Ковальчук и его парни.
— Зачем ждать Ковальчука? — не унимался Матвей. — Мы можем все узнать сейчас.
С моря налетел порыв холодного ветра, разогнал остатки тумана. Под обрывом рядами катились черные угрюмые волны, похожие на мои мысли. Согласно инструкции я, как старший группы, обязан немедленно вернуться в лес, найти капсулу и стартовать домой. Мы с Матвеем не боевики какие-нибудь, и наше оружие только парализует на время… но как же силен соблазн! В конце концов, ради чего мы столько месяцев блуждали по болотам и лесам? Имеем право хотя бы узнать, что нашли.
Детина в черных бахилах шевельнулся, захрипел.
— Ну? Что решаешь, Ратко? — спросил Матвей.
— Давай сам, — кивнул я.
Нестеров подкинул в ладони золотую монету, ловко закрутил ее на кончике пальца. Старик немедленно впился взглядом в ее мерцание. Матвей заговорил непривычно ясным, глубоким голосом, в точности копируя окающее, цекающее местное наречие.
— Как тя звать, оцець?
Дед нерешительно пожевал губами, глядя на монету.
— Завид… Северьянов…
