В том бою Степан был ранен и попал в плен. Он был продан в рабство, испытал всё: унижение, позор, тоску по родине, близким, голод, болезни, мучения... Но выжил! Только через полтора года отыскал его далеко от столицы Орды верный Юшка. Он уцелел тогда в страшной битве с татарами, спас князя, чудом сумел узнать, куда повезли беспамятного Степана, вернулся в Рязань, получил у благодарного Олега Ивановича деньги на выкуп. К княжеским деньгам прибавил свои боярин Корней.
Степан напоминал живые мощи, когда Юшка отыскал его. Истощённого и потому бесполезного раба почти не кормили, давали пустую похлёбку и заставляли работать, нещадно избивая. Неизвестно, сколько бы ещё он протянул.
Когда появился Юшка и, не торгуясь, отдал запрошенный татарином выкуп, Степан расплакался. Но как ни рвался он домой, пришлось подчиниться осмотрительному Юшке и ждать, пока, по словам меченоши, — наградил-таки Олег Иванович Юшку, поднял его по дружинной лестнице, сделал меченошей, — нарастёт мясо на костях и заживут рубцы на исхлёстанных плетью плечах. И ещё следовало дождаться, когда соберётся подходящий караван купцов, возвращавшихся на Русь с ордынскими и хиновскими[41] товарами.
Наконец, к исходу лета, дождались большого богатого каравана, где старшим был московский купец Архип. Караван нанялись сопровождать десять татар-охранников из бывалых немолодых воинов. Отслужив молебен, все двинулись в путь.
К этому времени Юшка рассказал Степану обо всём, что вместилось в три года, прошедшие после вызволения великого князя из плена.
Юшка привёз Олега Ивановича к Лександре Уковичу полумёртвым, потерявшим много крови, не раз впадавшим с забытье от невыносимой боли во время бешеной скачки.
Великая княгиня, выбежав, запричитала, заголосила. Юшка грубо оборвал её — не покойник, чай, живой! Позаботилась бы лучше о знахарях, которые у мещеряков славятся своим ведовством.
Ефросинья поглядела на Юшку непонимающими глазами. Тогда он встряхнул её, как куклу, не обращая внимания на сбежавшихся бояр и дружинников, повторил всё, что до того сказал, и только после этого она, опамятовавшись, начала распоряжаться.
Князя унесли.
За Юшкой пришёл старик тысяцкий, повёл к себе и, усадив за стол, стал расспрашивать.
Юшка знал немного. Дмитрий Иванович отступил к Москве, как слышал Юшка, московские воеводы надеялись отсидеться за каменными стенами нового кремля. Василий Михайлович своей властью воеводы сторожевого полка взял сотню Степана, почти не понёсшую потерь в бою на реке Пьяна, и, никого не спросив, помчался туда, где, по его расчётам, мог перехватить ордынцев, благо, все Степановы вои давно уже пересели на меже на татарских коней, выносливых и быстрых.
Кореев же и воевода Алексин с остатками рязанских и пронских полков ушли к Москве.
— Много наших полегло? — спросил озабоченный тысяцкий.
— Ничего не могу сказать, боярин. — Юшка торопливо жевал варёное мясо, запивая густым киселём.
— Неужто молодой Кореев ничего Василию Михайловичу не наказывал?
— Не знаю, боярин. Я видел только, что сотник Степан с боярином Кореевым и московским воеводой Вельяминовым разговаривал перед тем, как мы поскакали.
В это время за дверью избы, приютившей старого тысяцкого, раздались крики. Потом стукнула дверь, и в избу ворвалась незнакомая женщина, судя по одежде, боярыня. Юшка никогда её раньше не видел. Её пытался удержать один из воев, но она, оттолкнув его, бросилась к Юшке, угадав человека, который привёз великого князя, и, умоляюще сжав у груди руки, спросила:
— Мой-то жив?
— Кто твой? — спросил, торопливо проглатывая кусок, Юшка.
— Васята... Василий Михайлович, воевода сторожевого полка!
Огромные тёмные глаза смотрели с мольбой, страхом, надеждой — всё вместил в себя долгий страдальческий взгляд.
— Прости, боярыня... Убит Василий Михайлович.
Женщина замотала головой.
— Нет, нет... может, ранен?
— Рад бы сказать — ранен. Но сам видел... Татарская стрела прямо в горло вошла.
— В горло... — Боярыня застывшими глазами смотрела на Юшку, словно пытаясь что-то понять. — В шею? Но ведь он мог и выжить, если...
