Как ни странно, но Лёхину роту от потерь уберегли сорокопятки: на их направлении танки и пехота противника вели огонь исключительно по орудиям. Эти же две маленькие пушечки и послужили главным аргументом в обороне зарывшегося в землю батальона.
Между тем вызвав лёгкое оживление в окопах, раздалась уже привычная команда: «Воздух!» Лёшкин желудок, став невесомым, непроизвольно подтянулся к горлу – затошнило. Глаза, в поисках знакомых очертаний вражеских пикировщиков, обеспокоенно шарили по небу.
А там – с востока – летели НАШИ двухмоторные самолёты! Марки их Лёха не знал, но звёзды на крыльях видел отчётливо.
– Наши! – радостно завопили батальонные командиры.
– Ура! – вторили им бойцы из окопов.
Однако ощущение праздника прошло быстро: самолёты, не снижая высоты и не особо прицеливаясь, отбомбились… на поле между врагом и батальоном!
Натужно ревя моторами, девятка бомбардировщиков уходила обратно.
– И чего прилетали?! Керосину пожечь?! – устало присел рядом с комбатом замполит.
Затем было совещание. Схоронившись за бруствером, Алексей обратился в слух.
Комбат:
– Слушай мою команду! Через полчаса, ровно в четырнадцать ноль-ноль, командование батальоном переходит к политруку Капитонову. Сейчас немедленно ты берёшь один взвод и ползком на поле – посмотрите, может, раненых немцев найдёте или отстал кто. Поспрошать бы, сколько там у них чего для нас припасено…
Быстрые удаляющиеся шаги, и голос замполита вслед:
– Аккуратней там, в плен не захотят, кончайте, не церемоньтесь!
– Есть не церемониться! – бодро голосом Лёшкиного ротного ответил убегавший.
– Чего сидишь, Николай Иванович? Давай прощаться, да дуй в лазарет свой! Там у тебя и без нас дел невпроворот. – Это комбат к фельдшеру батальонному обращается, понял Алексей.
После молчаливого сопения и похлопывания, забрав санитаров, врач и остальные командиры ушли.
Комбат:
– Потом сам соберёшь, распорядишься как надо.
– Не переживайте, товарищ майор, до подхода подкрепления продержимся!
– А придёт оно? Немец кругом. Ты вот что, политрук, приказ у нас был продержаться до завтра. Так что, если сегодня от наших вестей не будет, уводи людей. Прорывайтесь по темноте, с правого фланга через болото. Там если и поставили заслон, то невеликий – прорвётесь.
– А может, наши подойдут? Помогут? Вас в санчасть доставим?
– В сказки веришь? И то ладно – с верой легче… Я в детстве в церковь ходил, хорошо там было – тепло, спокойно. Мамка, папка, рядом сёстры старшие стоят… Да потерял потом веру-то! Сейчас вот лежу и помолиться страсть как хочется. За вас, за себя, за жёнку свою, дочурку… Но веру потерял и не могу! Как в детстве – искренне! Не могу! Да и услышит меня бог-то? Что ему до молитв отступника… – голос комбата затухал.
– А с ранеными, с имуществом как? – вернул майора к действительности замполит.
– Имущество уничтожить, – голос командира обрёл былую твёрдость, – для раненых бойцов носилки заготовьте. Только скрытно, чтобы противник не разгадал! Пойдёте на восток, до своих. Канцелярию батальонную береги, заполнять не забывай, потом перед матерями ответ держать будешь – где их сыновья похоронены! Как там, в сборной роте?
– Уже сдаваться было собрались, да я пресёк! – гордо ответил политрук.
– Расстрелял паникеров?
– Нет. По мордам надавал!
– Дурак! – затихающий голос командира вновь зазвенел сталью. – Вот ЭТИХ надо было стрелять, а не пацанов наших! Кто там у тебя сейчас командует?
– Интендант один, нормальный мужик.
– Командира третьей роты туда поставь. Да, и ещё – следи за оврагом вдоль дороги, где велосипедистов закопали. Сядь на него. Заслон поставь. Иначе по нему они к нам вплотную подойдут.
– А может, переждать ещё денёк-другой в обороне? Нормально пока всё складывается. А дальше? Ну не будут же наши всё время назад пятиться?
– Не получится. Теперь их черёд. Не дадут нам пары дней – им дорога нужна. Удавливать будут. Тебе бы отойти да в новом месте засаду устроить. Так заслонами и истощать их. Только без меня уже, без меня управляйтесь… Ну всё, иди – устал я, спать хочу. И… политрук!
– Да, товарищ майор.
– Ребят побереги – помирать легче будет! Всё, давай. Беги…
