Не вижу в этом никакой логики. Вот почему я постоянно держу в бардачке пузырек успокоительного. Не для Монка, конечно. Для себя.
Когда мы подъехали к моему маленькому домику в викторианском стиле, я оставила Монка доставать чемоданы из машины, а сама ворвалась внутрь, чтобы проверить, нет ли там чего-нибудь, что может вывести его из себя. Не то чтобы он никогда не был у меня, но это первый раз, когда он собирался остаться здесь дольше, чем на час или два. Мелочи, на которые раньше он мог усилием воли не обращать внимания, сейчас могли стать невыносимыми.
Постояв в дверном проеме и осмотрев гостиную, я поняла, что мой дом для Монка будет минным полем. Обстановка, которую мне нравится называть шикарной барахолкой, мебель и светильники представляют из себя эклектическую смесь стилей и эпох. Немного арт-деко тут, немного ситца а-ля семидесятые там, потому что я покупала то, за что глаз цеплялся, и на что хватало моего скудного бюджета. Я подошла к дизайну интерьера хаотично.
Другими словами, мой дом и моя жизнь были антитезой Эдриана Монка. И я ничего не могла поменять мгновенно. Все, что было в моих силах — это открыть дверь пошире, сказать Монку «добро пожаловать», и приготовиться к худшему.
Именно так я и поступила. Он прошел внутрь, оглядел дом так, будто был здесь впервые и удовлетворенно улыбнулся.
— Мы приняли правильное решение, — сказал он. — Это гораздо лучше, чем гостиница.
Это было последним, что я ожидала услышать.
— Правда? Почему?
— Чувствуется, что дом обжитой, — ответил он.
— А я думала, что Вам не нравятся дома, обжитые другими людьми, — сказала я.
— Разница в том, что в гостиничных номерах постоянно живут тысячи разных людей, а дом — это… — его голос затих на мгновение. — Дом.
Я улыбнулась. Это самое приятное из того, что он мне когда-либо говорил.
— Давайте, я покажу Вам Вашу комнату, мистер Монк.
Я повела его по прихожей, мимо закрытой двери комнаты Джули, на которой висела большая нарисованная от руки желтая предупреждающая табличка, гласившая: ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. НЕ НАРУШАТЬ. НЕ ПОДХОДИТЬ. БЕЗ СТУКА НЕ ВХОДИТЬ. Мы вдвоем живем с ней в этом доме и табличка показалась мне излишней и чересчур подростковой. Вообще-то у меня на двери тоже висела табличка наподобие этой, когда мне было столько же лет, сколько Джули, но у меня были несносные братья. А у нее есть только я. Под табличкой был наклеен ромбовидный плакат: «ОСТОРОЖНО! ОПАСНЫЕ ОТХОДЫ», который Джули нашла на улице.
Монк взглянул на плакат:
— Это шутка, правда?
Я кивнула.
— Очень смешно, — он попытался хихикнуть, но это прозвучало так, словно он поперхнулся. — Ты предупреждай меня периодически!
— О чем предупреждать?
— О том, что это шутка, — сказал он. — Дети могут быть очень озорными, знаешь ли. Однажды, когда мне было восемь, я целый день проходил с немытыми руками.
— Вам повезло, что Вы выжили.
Монк вздохнул и кивнул головой:
— Когда мы молоды, думаем, что бессмертны.
Я указала Монку на дверь рядом с комнатой Джули.
— А там наша комната для гостей.
Вообще-то, еще за день до этого это была кладовка, которую мы загромождали ненужными вещами, которым не нашлось места в остальной части дома. Сейчас они временно теснятся в моем гараже.
Монк сделал несколько шагов по комнате и осмотрел мебель. Там стояла стандартная кровать, первая из того, что мы купили с Митчем. Стены украшены эскизами с видами Лондона, Парижа и Берлина в дешевых рамках, которые мы покупали у уличных художников, когда путешествовали по Европе. Комод, купленный на гаражной распродаже, был с одной потерявшейся ручкой от выдвижного ящика — изъян, который, я надеялась, Монк не заметит, но знала, что заметит. У него была удивительная наблюдательность, что и делало его великим детективом. Он мог совершенно точно сказать, взглянув на эскиз Собора Парижской Богоматери, был ли художник левшой или правшой, что он ел на обед и не задушил ли он свою старенькую бабушку подушкой.
Монк поставил свои чемоданы в футе от кровати.
— Это очаровательно.
— В самом деле?
Это было даже лучше, чем я надеялась, хоть и заметила, что он отводит глаза от комода, будто тот излучает ослепительный свет.
