«Ты не можешь позволить себе роскошь путешествовать без оружия», — раздалось в ушах.
А корневик опять поднимал металлическую полосу. Он действительно был полуразумным. Сашка почувствовал это. Скорее всего, корневик не мог думать о многом сразу. В его голове стояла только одна мысль — «убить». Когда Сашка увертывался, она сменялась другой мыслью — «где?». А потом почти сразу опять — «убить»! Сашка почувствовал, что его колени не выдерживают. Все тело била дрожь. Уже не в силах увернуться, он попробовал подставить меч, но удар оказался слишком силен. Клинок едва не выпал из рук. Железная полоса, чуть изменив движение, рассекла ему левое плечо. Корневик удовлетворенно зарычал, и Сашка сделал то, чего не мог ожидать от себя. Со звериным ревом он нырнул под занесенную узловатую руку и, не глядя, рубанул по черным коленям. Они треснули, как кора дерева. Зеленая слизь поползла по лезвию. Корневик со скрежетом начал заваливаться на бок, а Сашка, поднимаясь на ноги, рванулся вперед по тропе.
«Если бы все было так просто», — прозвучал голос наставника.
Сашка прошел не более пяти дюжин шагов. Кровь бежала по плечу, хотя боль запаздывала. Она только подступала, заторможенная горячкой, но приближалась, как и следующий противник. Точно такой же корневик бежал навстречу, а злобный вой, раздающийся сзади, и не исчезающая в тумане тропа подсказывали, что и поверженный враг вот-вот поднимется снова. И тогда Сашка еще быстрее рванулся вперед, вновь нырнул под занесенную руку и, разворачиваясь, ударил мечом над плечами корневика. Сил не хватило. Клинок застрял в хрустнувшей плоти, но этого оказалось достаточно. Чудовище захрипело и повалилось на тропу. Сашка попытался выдернуть меч, но увидел, что труп корневика медленно погружается сквозь камень. Тает. Освободившийся меч звякнул о камни тропы. А вой, раздававшийся сзади, прекратился и сменился шарканьем ног изувеченного существа, с каждым шагом становящегося все более здоровым. Сашка сжал рукоять меча двумя руками и повернулся в сторону приближающегося врага.
«Ты делаешь из меня зверя».
«Воина. В отличие от зверя воин не подчиняется чувствам».
«Какие же чувства у зверя»?
«Страх, ненависть, голод. Их много».
«Значит, я зверь, — подумал Сашка. — Мне страшно».
«Я чувствую, — ответил наставник. — Просто ты еще не воин. Отвлекись. Помаши мечом. Почувствуй его в руке. Не все же тебе будут попадаться только пни».
«Пней» встретилось много. Особенно в первые дни. Не менее сотни. Они шли один за другим. Каждый следующий двигался быстрее, чем предыдущий. Потом на них начали появляться доспехи. Сначала коричневатые наплывы на голове и плечах, затем на руках и ногах. Сашкин меч только звенел на каменных латах, и ему приходилось поражать тонкие полоски сочленений. Нельзя сказать, что это получалось легко. Частенько доставалось и Сашке, но он почти всегда обходился мелкими ссадинами. Да и те заживали почти на глазах, особенно если он мысленно пытался ускорить этот процесс. Несколько раз навстречу выходил наставник. Он говорил об ошибках. Показывал приемы. Заставлял повторять до изнеможения одно или другое движение. Как всегда, предлагал схватку. Все они заканчивались одинаково. Несколько секунд — и все. В последней Сашка продержался с полминуты. Отбил не менее четырех дюжин ударов. Наставник наносил их как бы с ленцой, в то же время не давая Сашке даже и поразмыслить о нападении. Затем изогнулся, увел меч от Сашкиного клинка, непостижимым образом изменил направление движения и снес голову своему ученику. Сашка даже не понял, была ли боль. Просто земля вдруг понеслась навстречу, и сухой голос наставника произнес: «Не успокаивайся. Пока все плохо».
После того боя наступила недолгая пауза. Сашка пришел в себя. Долго лежал, с ужасом проталкивая дыхание через заледеневшее горло. Встал. Потер шею ладонью, не выпуская из другой руки меча, поворочал головой. Что-то остановило боль на самых подступах. Словно экспериментатор знал, что некоторые из его опытов могут закончиться непоправимо. Понял, что его подопечный и так никогда не забудет летящую навстречу тропу. А Сашка вновь покрутил головой и пошел вперед.
