Целый ряд реакционных историков философии, в особенности агентов Ватикана, до сих пор усиленно пропагандирует версию будто бы Монтень постепенно эволюционирует от религиозного индифферентизма к решительному переходу в лоно церкви, от скептического отношения к католической догматике к прямому признанию незыблемости основных теологических догм.
Вторая книга «Опытов» Монтеня решительно опровергает эту фальсификаторскую версию. В ней Монтень значительно более резко, чем он это делал до сих пор, выступает против христианства как религии «откровения». В частности, господство во Франции католицизма он рассматривает как исторический факт, обусловленный определенными конкретными причинами. Монтень глубоко убежден, что в иной исторической обстановке французы могли бы с одинаковым успехом воспринять мусульманство или другую антихристианскую религию.
Особенный интерес представляет попытка Монтеня установить две решающие причины, в силу которых религия сохраняет в течение веков и тысячелетий свое значение. Одна из них — сила традиции, другая — страх перед преследованиями. «Мы родились там, где данная религия распространена, — заявляет Монтень, — и в силу этого испытываем благоговение перед ее давностью или авторитетом людей, которые придерживаются этой религии. Мы боимся ее угроз по адресу несогласных с нею…» [944].
Правда, Монтень не делает радикальных выводов из этих по существу враждебных католицизму утверждений. Однако его смелые по тому времени мысли легко могли быть использованы всеми теми, кто более радикально, чем сам Монтень, выступал против господствующей схоластики. В частности, здесь нанесен был серьезный удар схоластике, которая полностью опиралась на церковные авторитеты и противопоставляла их самостоятельному творческому мышлению.
В целом можно без преувеличения сказать, что Монтень сумел нанести схоластическому методу тяжелый удар, хотя противопоставить ему так, как это сделал Бэкон, новый, индуктивный метод, точнее, разработать этот метод, он оказался не в состоянии.
Значительный интерес представляют высказывания Монтеня в области истории философии. Монтень, конечно, не в состоянии подметить историческую обусловленность смены или борьбы различных философских направлений. Для него появление той или иной философской школы — случайный эпизод. Монтень не в состоянии понять смысл борьбы философских направлений; ему чужды самые понятия: материализм, идеализм, диалектика, метафизика. Как «историк философии» Монтень элементарен, он стоит на донаучной позиции. Однако самый выбор философов, которыми Монтень в первую очередь интересуется, чрезвычайно показателен. Он неоднократно обращается к Аристотелю, но обращается не для того, чтобы превращать его, подобно официальным представителям католической церкви, в высший церковный авторитет, а прежде всего для высказывания критических суждений о знаменитом греческом мыслителе. Для него не существует дантовской проблемы, куда поместить Аристотеля на том свете — в ад, рай или чистилище; он рассматривает Аристотеля как автора трудов, с которыми можно и даже должно не соглашаться. Мы уже отмечали прогрессивность такого подхода к Аристотелю в период господства католической церкви, в период, когда человека могли сжечь на костре не только за отрицание священного писания, но и за несогласие с «канонизированным» церковью древнегреческим мыслителем.
Монтень имел смелость не только критиковать Аристотеля, но и ссылаться на древних материалистов. Он осмелился дать в своих «Опытах» специальную главу о Демокрите и Гераклите. В этой главе Монтень не замечает ни материалистической атомистики Демокрита, ни диалектики Гераклита Эфесского, он берет и того и другого прежде всего как моралистов. Несомненно, однако, что Демокрит и Гераклит для автора «Опытов» не менее авторитетны, чем Аристотель, и уж это одно является почти что прямым вызовом схоластике. Здесь — прямое совпадение взглядов Монтеня со взглядами Бэкона, который тоже, как известно, признавал приоритет Демокрита и считал его неизмеримо превосходящим Платона и других древнегреческих философов-идеалистов.
