Однако судейская среда, в которую попал Монтень, хотя в ней изредка и встречались выдающиеся личности, рано стала тяготить Монтеня, как и сама его служба, которая не соответствовала его склонностям. Схоластическая рутина, безраздельное господство мертвых, закоснелых догм и штампов нигде, пожалуй, не сказывались с такой силой, как в том пестром ворохе французских законов, с которым Монтеню пришлось столкнуться с первых же шагов его «юридической» карьеры. И с самого же начала Монтень был поражен обилием и неслаженностью французских законов. «У нас во Франции, — писал он впоследствии в „Опытах“, — больше законов, чем во всем остальном мире, вместе взятом… Наиболее желанными являются самые простые и общие законы, но они как раз наиболее редки; я нахожу, что лучше было бы не иметь их вовсе, чем иметь их в таком количестве, как у нас во Франции» [871]. Но несравненно больше Монтень был поражен продажностью, кастовым духом и полным произволом, царившими при разборе дел, которыми занимались его коллеги. То, с чем молодой Монтень столкнулся в микрокосме — в бордоском парламенте — по-видимому, мало чем отличалось от картины «царства крючкотворов», которую гениально высмеял Рабле в своей бессмертной сатире. Не останавливаясь сейчас на критике, которой Монтень подверг впоследствии в своих «Опытах» современное ему французское законодательство, приведем лишь одно место из его произведения, которое покажет, что даже через много лет, давно уйдя от соприкосновения с юридической практикой, столь сдержанный обычно Монтень все еще пылал гневом при всяком упоминании о духе тогдашнего французского законодательства. «Возможно ли что-нибудь более удивительное, — писал Монтень, — чем то, что мы постоянно видим перед собой, а именно, что целый народ должен подчиняться законам, которые всегда были загадкой для него, что во всех своих семейных делах — браках, дарственных, завещаниях, в купле, в продаже — он связан правилами, которых не в состоянии знать, поскольку они составлены и опубликованы не на его языке, вследствие чего истолкование и должное применение их он принужден покупать за деньги… Все это… вполне согласуется с теми чудовищными воззрениями, согласно которым даже человеческий разум и тот является предметом торговли, а законы — рыночным товаром» [872]. При таком умонастроении — хотя оно и откристаллизовалось позднее — Монтень, естественно, исполнял свои обязанности без всякого блеска и со все нарастающим отвращением. Разразившиеся в 60-х годах гражданские войны во Франции должны были сделать для Монтеня его службу еще более тягостной. И в 1570 г., через два года после смерти отца, Монтень отказался от своей должности советника бордоского парламента, с тем чтобы поселиться в доставшемся ему от отца замке Монтень.
Выше говорилось о том, что Монтень год от года все больше тяготился своей юридической деятельностью. Но вместе с тем ряд лет работы в бордоском парламенте значительно расширил житейский опыт Монтеня, приведя его в соприкосновение со множеством людей разных социальных состояний и разных положений. Эта работа заставила также Монтеня столкнуться вплотную со многими вопиющими сторонами тогдашнего французского законодательства. Так, резкое осуждение Монтеня вызывали такие методы тогдашнего правосудия, как предварительная пытка на допросе и пытка в качестве дополнительного наказания по приговору. Он был и против такого бича тогдашнего времени, как ведовские процессы, отрицая вообще реальность колдовства. Гневным протестом против этих мрачных изуверских явлений его действительности проникнуты многочисленные места его «Опытов», на которых мы остановимся в дальнейшем.
Пребывание в бордоском парламенте было отмечено для Монтеня таким крупнейшим событием в его жизни, как его встреча и знакомство с талантливым гуманистом — публицистом Этьеном Ла Боэси. Монтень познакомился с Ла Боэси, который тоже являлся советником бордоского парламента и известен был своими выдающимися способностями, в 1558 или 1559 г. Знакомство это вскоре перешло в исключительно тесную дружбу. Монтень и Ла Боэси стали называть друг друга братьями. В одной из глав своих «Опытов» — «О дружбе» — Монтень ряд лет спустя воздвигнул памятник этой дружбе, подобная которой, по его словам, встречается лишь раз в три века. Убежденный республиканец, страстный поклонник республиканского античного Рима, Ла Боэси искал в этом прошлом примеров, которые освящали бы его требования в настоящем, примеров, которыми он мерил свою современность. Ла Боэси писал латинские и французские стихи, посвятив некоторые из них Монтеню. Но главным творением Ла Боэси, увековечившим его имя для потомства, был его знаменитый трактат «Рассуждение о добровольном рабстве», представляющий собой гневное обличение всякого самодержавия и пронизанный страстной и заражающе сильной защитой прав порабощенных народов. Дружба с Ла Боэси оказала огромное влияние на духовное развитие Монтеня, но ей не суждено было долго длиться.
