Рошфор осваивался с новой силой тяжести. Теперь его вес равнялся четырем пятым его веса на корабле, в поле стандартной терранской силы тяжести. Потеря шестнадцати кило сначала чувствуется — тело переполняют легкость и радость, которые ни потеря друга, ни вероятность плена не в силах погасить, — а потом начинаешь воспринимать это как должное.
Рошфор выглянул и осмотрелся. В уцелевшие иллюминаторы он уже видел, что эта местность необитаема. Внутренняя часть острова была холмистой, и склон вел к берегу, где разбивался белый прибой, слышный почти за километр. Дальше до самого горизонта простиралось море цвета сиенита — горизонт, несмотря на малый радиус Авалона, не казался ближе, чем на Земле или на Эсперансе. Небо было синее и ярче, чем то, к которому привык Рошфор. Солнце стояло низко и опускалось вдвое быстрее, чем на Терре. Золотой диск казался больше, чем терранское Солнце. Всходил бледный спутник, по угловому диаметру равный четверти терранской Луны. Рошфор знал, что он и в самом деле меньше Луны, но прилив вызывает в два раза выше.
В небе порой мелькали искры — отражение чудовищных взрывов в космосе. Рошфор предпочитал не думать о них. Для него война, по всему видно, кончена. Хоть бы она поскорей кончилась и для всех остальных, чтобы не гибли больше живые существа.
Он стал присматриваться к окружающей его природе. Его катер пропахал и обжег плотный покров низкой бериллово-зеленой поросли, покрывавшей весь остров.
— Вот почему, наверно, на планете нет естественных лесов, — произнес он, — да и животная жизнь на низкой стадии развития.
— Период динозавров? — спросил Гелу, провожая взглядом стаю неуклюжих крылатых существ. У них было по четыре ноги — а у прочих позвоночных на планете в основном по шесть.
— В общем, рептилоидов, у которых развивается нечто вроде шерсти или эффективно работающего сердца. Однако им не устоять против млекопитающих и крылатых форм. Поселенцам пришлось немало потрудиться, чтобы основать свою смешанную колонию, и множество земель у них пустует, включая весь экваториальный континент.
— А ты и правда много знаешь о планете.
— Мне все это было интересно. Ну и… не хотелось, чтобы авалонцы были для меня только мишенями. Мне казалось, что я обязан хоть что-то знать о народе, с которым собираюсь воевать.
Гелу смотрел в глубь острова. Там все-таки росли редкие кусты и деревья. У последних стволы были или низкие и толстые, или тонкие и гибкие, чтобы выдерживать сильные ветра, вызываемые быстрым вращением планеты. Несмотря на осень, многие цветы еще цвели — очень яркие, алые, желтые и пурпурные. На некоторых растениях виднелись гроздья плодов.
— Местная растительность для нас съедобна? — спросил Гелу.
— Да, конечно. Они никогда не добились бы таких успехов в колонизации, если бы не пользовались местными ресурсами. Кое-каких веществ здесь не хватает — витаминов и прочего, завезенных сюда домашних животных по этой причине пришлось генетически подправлять. Мы заболели бы, если бы питались чисто авалонской пищей. Однако это случилось бы нескоро, и я читал, что на вкус здесь почти все приятно. К несчастью, хватает и ядовитых растений, и я не знаю, как их отличать.
— Хм. — Гелу нахмурился и потянул себя за ус. — Надо бы связаться с кем-нибудь, чтобы нас подобрали.
— Не спеши. Сначала надо разузнать побольше. Наших запасов хватит на несколько недель. Может, нам удастся… — он осекся. — А пока что нам надо исполнить один долг.
Им пришлось начинать с розысков в железном хаосе кирки и лопаты; травянистый покров был плотным, а под ним — упорная глина. Закат уже отгорел, когда они похоронили Ва Чау.
Полная луна дала бы им достаточно света: благодаря высокому альбедо, угловому размеру и освещенности она была втрое ярче терранской. Но на небе был только тонкий серпик, который вскоре погас. Похоронную службу читали при свете двух ярких, как белые лампы, соседних планет и бесчисленных звезд. Созвездия были почти те же самые, которыми Рошфор любовался на Эсперансе с Евой Дависсон. Три-четыре парсека — пустяк для Галактики.
«И жизнь тоже? Так говорит моя вера».
