– Отойдите все! – рявкнуло над ухом, и стало спокойней.
– Гаспар, лев мой, – любимый отобрал ее у айсорки, прижал к себе, понес в крепость. – Я должна тебе сказать…
– Тихо, тихо. Ну, поплохело, ну, бывает.
– Иония…
– Вовремя мы ее за папиросами послали, тебе сказать забыли, чтобы докупила.
– Папиросы? Нет же, послушай, она была не одна.
– А это меня совсем не волнует, – Гаспар уложил ее на постель. – Отдыхай.
Она попалась.
Всего на пять минут замедлила шаг, два слова сказать успела, а эта графиня злополучная уже глазища свои вытаращила. Ускользать десятки раз от бывалых вояк и попасться избалованной девке – это надо суметь.
В обморок графинюшку уложить не сложно. И сейчас ее, болезную, никто даже слушать не стал. Но ночью она всё же напоет на ушко Гаспару лишнего, а тот, гляди, поверит. Захочет проверить.
Нет, нельзя допустить.
Иония закрылась на кухне, никогда не нуждалась она в замках – глаз отвести, если надо, умела, но сейчас решила перестраховаться. Сильнее сосредоточиться на деле.
Сухие травы, ягоды, грибы – наследство от матери, что может спасти, а может – напротив.
Но главное – верно сказать слова.
Иония расплела косы, склонилась над кипящей кастрюлей, заговорила нараспев, с каждой строчкой кидая новый корешок или плод:
Гирра могучий, буря яростная,
Ты справедлив к богам и царям,
Ты вершишь суд разоренных мужчин и женщин,
Судя меня, ты гневаешься, как герой Шамаш!
Дело мое рассуди, решение по нему прими!
Врага моего пожри, недруга моего истреби!
Пусть она умрет, а я живу.
Твоя злая буря пусть ее настигнет! Заклятье.
Заклятье.
Заклятье.
На праздник в честь своего льва Ольга пришла в платье василькового цвета и с такой же лентой в волосах, хотя Гаспар уговаривал ее не идти вовсе. Слаба, мол, еще. Ерунда!
В крохотной зале Эрзерумской крепости было тесно, но весело. На столе – самогон и закуска. На скамье – Колька Скворцов с баяном. Повсюду смех, разговоры, шутки. И Гаспар рядом. Что еще надо? Ольга лукаво хмыкнула. Схватила стакан с мутной жидкостью. Вот сейчас она покажет, кто здесь слаб! И опрокинула стакан в рот. Закашлялась. Кто-то протянул ей ломоть хлеба, кто-то аплодировал. Загорелись щеки. За спиной Колька Скворцов выводил заунывным голосом:
Последний нонешний денечек
Гуляю с вами я, друзья!
А завтра рано, чуть светочек,
Заплачет вся моя семья…
– Что за тоска? – зазвенела графиня. – У нас ведь праздник!
– И то верно, – раздалось со всех сторон. – Братцы, запевай!
Ура! Ура! Ура!
Ура, пойдем мы на границу
Бить отечества врагов,
За Царя и за Царицу
И за родину отцов.
Ольга ухватила любимого под руку и пустилась с ним в пляс вокруг стола, то и дело задевая стулья, натыкаясь на однополчан Гаспара, вызывая в ответ дружеский смех и присвисты. То ли от быстрой пляски, то ли от духоты и хмеля закружилась голова. Ольга остановилась, вцепилась за стол, силясь успокоить дрожь в ногах. Комната будто уплыла куда-то, остался лишь край стола и пропасть под ним.
– Выпейте чаю, графиня.
Кто это сказал? Знакомый голос…
– Чаю, дорогая?
Это уже Гаспар. Комната вернулась, вернулись смех, песня, звон стаканов. И чашка пахла травами. Юная графиня кивнула и отхлебнула ароматное варево.
Спал Гаспар тревожно.
Не зря он не пускал Голубку свою, Ольгу, на праздник. Отдыхать ей надобно, а не плясать. Вот к концу вечера голова опять и разболелась. Эдесян отвел ее в дамскую спальню, уложил, а среди ночи проснулся – Голубка под боком. Плохо, говорит. Страшно. Женщины… Сказала бы просто – одиноко!
Похихикал тогда и обнял, засыпая.
А утром стало не до смеха. Вся горячая лежала юная графиня, в бреду, руки мелко тряслись, грудь высоко вздымалась.
Лекаря! В госпиталь!
Хрусь-хрусь сапогами по снегу, папироса за папиросой, когда же выйдет врач? Когда скажет, что с ней? Выскочил санитар, умчался, вернулся, шмыгнул внутрь, ни слова не проронив.
А потом за старшим унтер-офицером Гаспаром Эдесяном пришли. Свои же. Хмурые и сосредоточенные. Эдесян смотрел на них и тупо мотал головой. Что? О чем они? Какой арест? Не может он «под стражу», он должен быть здесь, ждать новостей о любимой. Куда, куда вы меня?
В себя пришел, когда за ним закрылась тяжелая дверь крохотной комнаты. Еще повезло – он один здесь. Пленных турок напихивали, что тех селедок в бочку. Стало быть, он единственный преступник российской армии. Отравитель! Что за бессмыслица?
