В сие время другое дело озлобило Петра: первая супруга его, Евдокия, постриженная в Суздальском Покровском монастыре, привезена была в Москву вместе с монахинями, с ростовским епископом Доси-феем и с казначеем монастыря, с генерал-майором Глебовым, с протопопом Пустынным. Оба следственные дела спутались одно с другим. Бывшая царица уличена была в ношении мирского платья, в угрозах именем своего сына, в связи с Глебовым; царевна Мария Алексеевна в злоумышлении на государя; епископ Досифей в лживых пророчествах, в потворствах к распутной жизни царицы и проч.
15 марта казнены Досифей, Глебов, Кикин, казначей Вяземский[26].
Баклановский и несколько монахинь высечены кнутом.
Царевна Мария заключена в Шлиссельбург.
Царица высечена и отвезена в Новую Ладогу.
Петр хвастал своей жестокостью. "Когда огонь найдет солому, — говорил он поздравлявшим его, — то он ее пожирает, но как дойдет до камня, то сам собою угасает"[27].
В этот сухой конспект Пушкин, со свойственным ему гениальным чутьем, включил живую деталь, которая, собственно, и есть смысловое зерно сюжета, — "Петр хвастал своею жестокостью…".
Суздальское дело, само по себе второстепенное, ибо никто из участников не имел сколько-нибудь значительного политического влияния и опасности не представлял, важно было Петру в двух отношениях. Во-первых, он во что бы то ни стало хотел вывести на первый план "большие бороды". Вся серьезность ситуации еще не была ясна ему, но заговорщицкая энергия Кикина, замешанность — что, конечно же, было для царя потрясением — генерала Долгорукого, круг конфидентов Кикина, судя по найденным у него шифрам. — все это требовало, кроме расправы, еще и умного политического маневра. И для мнения народного, а также и международного Петр выдвигал на первый план постриженную царицу, Досифея, монахов и монахинь. Кикин, к тому времени уже выпотрошенный костоломами и сказавший все, что мог или хотел сказать, был сознательно казнен вместе с теми, к кому прямого отношения не имел, — "новый человек", адмиралтеец, недавний любимец царя спрятан был среди "больших бород" и несчастного любовника монахини-царицы.
Во-вторых, что не менее существенно, в канун второго этапа розыска, который должен был начаться с прибытием Ефросиньи, Петр решил продемонстрировать беспредельную жестокость.
Досифей, обвиненный и признавшийся под пыткой в том, что предрекал скорую смерть царя, сказал архиереям, собравшимся, чтоб расстричь его: "Только я один в сем деле попался. Посмотрите, и у всех что на сердцах? Извольте пустить уши в народ, что в народе говорят?" Он был колесован.
Капитана Глебова (Пушкин ошибочно назвал его генерал-майором) удалось уличить только в одном — в блуде с монахиней-царицей. И за это отнюдь не политическое преступление он предан был страшной казни — посажен на кол.
Смерть Кикина была ужасающа. Колесованный, как и Досифей, с раздробленными руками и ногами, он медленно умирал на колесе. Он умолял Петра, подъехавшего взглянуть на мучения своих врагов, отпустить его умереть в монастырь. Петр приказал отрубить ему голову, чтоб прекратить мучения…
Это была прелюдия к главному этапу розыска. При всей ненависти бывшей царицы и ее круга к Петру и реформам, расправа с ее окружением была отнюдь не адекватна опасности. Это была чудовищная акция устрашения.
В нашу задачу не входит воспроизводить здесь картину и ход следствия. Нам важен только один аспект показаний царевича и его соучастников.
Но прежде чем перейти к содержательной стороне дела, надо представить себе ее, так сказать, технологическую сторону и понять, насколько сведения, полученные следствием, соответствовали реальности. Многие важные для нас, да и для Петра, сведения следователи получили от Алексея под пыткой.
Как это делалось?
Уже известный нам Берхгольц с восторженной объективностью этнографа-любителя описывает процесс получения показаний от запирающихся подозреваемых: "Он (князь Гагарин. — Я. Г.) не хотел признаваться в своих проступках и потому несколько раз был жестоко наказываем кнутом. Кнут есть род плети, состоящий из короткой палки и очень длинного ремня. Преступнику обыкновенно связывают руки назад и поднимают его кверху, так что они придутся над головою и вовсе выйдут из суставов; после этого палач берет кнут в обе руки, отступает несколько шагов назад и потом, с разбегу и припрыгнув, ударяет между плеч, вдоль спины, и если удар бывает силен, то пробивает до костей. Палачи так хорошо знают свое дело, что могут класть удар к удару ровно, как бы размеряя их циркулем и линейкою"
