— Зайдем-ка ко мне, в тепле все и расскажешь. — Тетка Матрена взяла девушку под руку. — Да я гляжу, у тебя и варежек нет. Руки поди окоченели, бери мои. Утром тепло, к вечеру холод — зима с весной сцепились.
Феня взяла варежки, надела и через некоторое время перестала всхлипывать.
— Откуда же вы сами-то в такую погоду, тетя Матрена? — спросила она.
— С фермы иду, коров доила.
Всю дорогу Феня расспрашивала у Матрены о Наташке — как учится, как живет.
Войдя в избу, тетка Матрена сразу же распорядилась:
— Раздевайся — и на печку!
А сама загремела сковородками и кастрюлями.
Наташки дома не было. Феня взобралась на печку, пригрелась. Запах сохнущего жита, сильный и сладковато-сытый, увел Феню в детство… Вот так же лежишь, бывало, на печи, зарывшись, как в горячий песок, в зерно, а покойная бабка рассказывает сказки. Чуть зашевелишься в полусне — зерно потекло на пол. Бабка толкнет тебя локтем — не озоруй!
Тепло расслабляло окоченевшее тело, щедро ласкало плечи и спину. Феня глубоко-глубоко вздохнула — чужие люди пригрели! — и тихо, совсем неслышно, всхлипнула в подушку. На крыльце послышались чьи-то шаги, кто-то, входя, звонким мальчишеским голосом сказал:
— Мам, есть хочу — ужас!
«Наташка!» — догадалась Феня.
— Всегда ты так: бегаешь, бегаешь целыми днями, а домой заглянуть, щец хлебнуть — нет тебя. Где опять шуты носили?
— В конюшне была.
— Феня из Москвы приехала, — шепнула Матрена, думая, что Феня задремала.
— Правда? — обрадовалась Наташа и снова начала обувать валенки, брошенные у порога. — Я сбегаю на минутку, ладно, мам? Только погляжу на нее, ну хоть чуть-чуть, одним глазком, и обратно, — тараторила Наташа.
— Некуда бежать-то — вон она на печке, лезь к ней, согреетесь — будем ужинать.
Наташа, охнув, проворно вскочила на печь к подруге и стала тормошить ее:
— Феня, ты ли это? Вот молодец, зашла, я так по тебе соскучилась!
Наташа обняла подругу, приникла к ее щеке. От волос Фени пахло травой душицей. При свете электрической лампы Наташа стала рассматривать Фенино платье.
— Ну-ка, слазь поскорей, я погляжу, каким фасоном пошито. Ну…
— Что ты к ней пристала со своим фасоном! — сказала Матрена. — Девка перемерзла, как бы не заболела, а ты докучаешь.
— Я уже согрелась, тетя Матрена, только сердце что-то болит, — отозвалась Феня.
— Садитесь ужинать. А ты, Наташка, помолчи, видишь, у Фени горе…
Наташа, ничего не понимая, села за стол. Ели молча, потом тетя Матрена спросила:
— А в Москве-то что же, не понравилось?
— Домработницей тетка меня сделала, учиться некогда было, — ответила Феня.
— Ну, а мать что?
— Что же мать… молчит да плачет, а отец говорит, поезжай обратно к тетке. — Феня поковыряла ногтем скатерть, вздохнула: — Ты, Натка, счастливая, десятый класс кончаешь, а я все в девятом…
— Кончишь, — с уверенностью проговорила Матрена. — Вот схожу я в правление, заставят Акима образумиться.
— Не стоит, тетя Матрена, плетью обуха не перешибешь, я лучше пойду работать.
— А жить где будешь?
— Устроюсь…
— Тоже мне надумала: устроюсь! Поживи у нас в доме, школу кончишь, подберешь дело по сердцу.
Феня слушала тетку Матрену и размышляла: «Опять в люди, опять кусок хлеба украдкой, опять все время думать — не объесть бы, не опить кого-нибудь… Как у тетки Анны…»
И замялась:
— Спасибо, но я…
А Наташа, уже не слушая Феню, тормошила мать:
— Вот здорово-то, мам! Это же очень хорошо, очень! Мы будем помогать тебе. Веселей вдвоем. Правда?
Видя нерешительность Фени, тетка Матрена сказала:
— Ты не горюй, утро вечера мудренее.
Примолкшая Феня робко огляделась вокруг. Многое изменилось с тех пор, как она была здесь. Появилось электричество.
— А вот сюда повернись, — взяла за плечо подругу Наташа.
Феня обернулась и увидела телевизор.
Она ничего не сказала, но по ее лицу и по выражению глаз и Наташа и тетка Матрена поняли — Феня удивлена и рада.
— Мы хоть и рыжие, — подмигнула ей Наташа, — а добра у нас не меньше, чем в Москве.
Матрена рассмеялась:
— Ладно тебе, болтушка, хвастаешь богатством, а сама норовишь в город удрать, вместо того чтобы идти на ферму.
— Так ведь я же в ансамбль, а сюда буду приезжать гастролировать.
