– Гриша?
Неудачная попытка повернуть голову.
– Давно мы тут лежим?
– Е жнаю.
Мила оглядела пляж. Он был безлюден. Метрах в двухстах впереди находился высокий каменистый мыс, выдвинутый в море, как гигантский бивень. На мысу высилась стальная мачта за проволочным забором, снабженным наблюдательными вышками по периметру.
– Может, там пограничники? – это было бы неплохо. Это было бы спасением.
– Отхута шейшас? – выдавил Любчик, не отрывая глаз от неба, по которому проплывали облака.
Строения на мысу издали казались безлюдными, сколько Мила не напрягала зрение в надежде уловить какое-нибудь движение или хотя бы блик от линз бинокля. Но, напрасно.
– Похоже, ты прав.
Мила перевела взгляд на берег. Несколько левее она заметила ложбину, образованную двумя отрогами. В глубине ложбины приютились жидкие карликовые кусты, низкорослые, как обитатели тундры. Они мало годились для маскировки, и все же Мила решила перебраться туда, потому что это было лучше, чем торчать на открытом месте. Встав на четвереньки, она склонилась над Любчиком:
– Ну же, Гриша! Помоги мне!
Его лицо застыло. В зрачках отражались облака. Челюсть безвольно отвалилась.
Нет, – сказала Мила, – не сейчас. – Она приложила ухо к груди. Удары сердца ухали, словно колокол. Он был жив, только провалился в обморок. Вернуть его оказалось невозможно ни мольбами, ни даже парой затрещин. Тогда Мила потащила тело лейтенанта волоком, словно бурлак с известной картины Репина[35] баржу. Это оказалось даже тяжелей, чем она думала. Ноги буксовали, Любчик оставался на одном месте. Когда они все-таки очутились в ложбине, Мила не чувствовала ни рук, ни ног, а колени разбила в кровь. Кое-как обустроив милиционера среди кустов, Мила вернулась к морю, и тщательно разровняла борозду, оставленную его телом. Покончив с этим, она вернулась к Любчику. Лейтенант пришел в сознание.
– Холотно, – пожаловался он. Губы действительно посинели, тело била дрожь. Подбородок и грудь были в крови. Мила понимала, что у него, скорее всего, внутреннее кровотечение. От разрыва, оставленного кулаками Шрама. Или Бутерброда, какая разница? Собственно, она догадалась об этом еще в бунгало, когда Любчик упал после драки. Ему требовалась срочная медицинская помощь. Но, что она могла сделать? Встав на колени, Мила обняла его за голову.
– Помираю, – прошептал лейтенант. – Фот, патло, нашмерть меня упил…
* * *
Может, им и не следовало идти по берегу. Может, надо было выбираться из пансионата на автодорогу. Но, Мила, опасавшаяся нарваться на Бонифацкого с Витряковым, предпочла берег. Это было целиком ее решение. Если оно оказалось ошибочным, первому предстояло заплатить Любчику. А потом, возможно, и ей.
Конечно, если бы им удалось раздобыть ключи от машин, все бы обернулось по-другому, но…
– От нашей Фардюк ф щель протолкнул. Ф полу. Я шам видел. Теперь беш молотка с хвоштотером не доштать… – Любчик только пришел в себя после первого, случившегося в бунгало обморока. Мила подоткнула ему под голову какую-то тряпку, а сама натянула спортивные штаны и куртку. Из уголка рта лейтенанта капала кровь, это был фиговый знак. Правда, Любчик лишился нескольких зубов. Только вот от зубов без сознания не падают.
– А от джипа?
– Не шнаю, – признался Любчик. – Мошет, у тохо хада… хоторохо я это…
Содрогаясь, Мила обыскала карманы Забинтованного, но обнаружила только две карамельки и десятидолларовую банкноту. Еще минут десять у нее ушло на поиски в бунгало, потом она отправилась на крыльцо.
– Ты хута? – испуганно спросил Любчик. Он безуспешно пытался подняться.
– В джипе посмотрю.
– Ты не брошай меня тут. Латно?
Мила посмотрела в его глаза, полные мольбы и муки.
– Не брошу, – пообещала она.
В джипе, стоявшем, как мы знаем, неподалеку, ключей тоже не оказалось.
– Плохие тела, – прошептал Любчик.
– Скверные, – согласилась Мила.
– Ты веть меня не прошишь?
– Я ведь пообещала. Хотя, стоило бы.
– Са што? – Любчик сплюнул сгусток крови размером с конфету «Гулливер».
– За все хорошее, – отмахнулась Мила. – Выживем, может быть, расскажу. А пока – давай-ка выбираться отсюда. Пока Витряков с Бонифацким не вернулись.
