– Черт! – выдохнул чекист, от неожиданности позабыв о пистолете. – А ну-ка, дай мне руку!
И тут его лицо начало багроветь. Председатель словно окаменел. Он хотел крикнуть, но в зобу сперло дыхание. Зато старший чекист сначала выгнулся назад, нелепо взмахнул руками, а затем завопил так, что вопль его, пронесшись над верхушками черного леса, достиг деревни, заставив ее обитателей буквально оцепенеть от ужаса. Этот же крик вывел председателя из оцепенения. Он увидел, как туловище старшего чекиста рывком ушло в землю по грудь, и этого оказалось достаточно. Председатель развернулся и опрометью кинулся наутек.
* * *
– Ни хрена себе, чувак, ты ужастики на ночь рассказываешь! – первым нарушил молчание Планшетов. – Ни хрена себе… Прямо выпить захотелось.
– По-любому, – согласился Волына, очень довольный тем, что его история произвела впечатление. – Может, будем какую селуху проезжать, так выскочишь, самогона поспрашаешь?
– Нашел лоха.
– Т-так чем де-дело закончилось? – осведомился Эдик. Как историк, он полагал, что в конце каждого параграфа должна быть поставлена точка.
– А ничем, – сказал Вовчик. – Через три дня солдат пригнали. Гэпэушников понаехало – хоть жопой жуй. Ученых разных привезли. Из Питера, и из Москвы. Выставили вокруг села оцепление. Потом забор построили. Колючку везде натянули. Как на зоне. И хана.
– А селюки, блин? – удивился Протасов.
– Переселили, зема. Под шумок – прямо за полярный круг. Тогда туда валом народу высылали.
– То-топ сикрет, – кивнул Армеец.
– А председатель? – спросил Планшетов.
– Председателя, зема, в психушку забрали. Он, после той ночи башкой тронулся.
– На хрена ГПУ твои, Вовчик, жабы понадобились?
– Как это, на хрена? – удивился Волына. – Бабка говорила, коммунисты хотели этих самых жаб на свою сторону перетянуть. И использовать для борьбы с мировым империализмом.
– Ну, ты, блин, загнул! – не выдержал Протасов.
– М-да, – протянул Планшетов и широко зевнул. – Жуть.
– Пурга голимая! – фыркнул Валерий.
– Пурга или нет, зема, а говорят, будто, когда наши в 41-м отступали, заложили там повсюду тротил, и как херанули… на фиг!
В салоне повисла тишина.
– Но, немцы все одно копали. У них нашими жабами разведка заинтересовалась. Гестапо.
– Абвер, – поправил Армеец.
– Чего?
– Абвер. Во-военная разведка. Ге-гестапо – это тайная по-политическая полиция.
– Так или эдак, – сказал Вовчик, – а фрицы в тех краях два года копошились. А наши их то с воздуха утюжили, то партизанами докучали. Чтобы помешать…
– Чему помешать, чувак?
– Работам по приручению жаб, – важно сказал Вовчик.
– На кой черт твои гребаные жабы Гитлеру дались, плуг? – взорвался Протасов. – Что ты паришь херню разную, е-мое?!
– Как, зачем. Хотел он, чтобы они за евреями гонялись.
– Тьфу, бред, блин!
– Бабка рассказывала, – обиженно продолжал Вовчик, – что после войны красные снова жабами занялись. – Только никак разобраться между собой не могли, кому этим делом заниматься. Все дергали, друг у друга, Берия, и этот второй черт, как его?
– Абакумов? – предположил Эдик.
Ага, верно, банабак. – И, короче, этого самого Абакумова[69] еще и грохнули, чтобы нос, куда не положено, ни совал.
– Сначала посадили, – поправил Эдик.
– Ну, да. А какая разница. А потом и Берию в расход пустили, потому как очень много знал. И все, шито-крыто.
– Это тебе бабка такого наворотила?! – удивился Валерий.
– У дяди Гриши консультировался, – пояснил Вовчик. – Дядя Гриша по долгу службы – в курсе дела.
– Каким боком твой дядя, мент рогатый, к делам, которыми КГБ занимается? – возмутился Протасов. – Точнее, занималось, в натуре.
– Прямым! – парировал Вовчик. – При Никите Хрущеве в тех местах водохранилище построили. Усекаешь? Вот море все на хрен и затопило?
– Значит, абзац твоим жабам настал?
– Если бы, зема! Там такие дела пошли твориться. Мрак! Усраться и не жить. То рыбаки пропадут, вместе с баркасом, то купальщики.
– Бермудский треугольник, – сказал Эдик.
– Хуже, зема! Квадрат! – сказал Вовчик, и вставил в рот сигарету.
– А с чего ты, рог неумный взял, что эта тварь, про которую твоя бабка лепила, в Пустоши объявилась?
