Я не успел остановить кота, испуганный за своих друзей и уверенный, что они сейчас они забарахтаются на полу, рядом со сломанной табуреткой. Но Костино изделие вопреки всем законам прочности продолжало стоять на своих куриных ножках.
Когда я обернулся к столу, то реликвии на нем уже не было, а негодный кот продолжал рвать теперь уже мои рукописи.
Освободившись из Костиных объятий, Соня первая подбежала к столу с криком:
— Эйлер!
Но, кроме тетради с ее выводом старых формул не осталось ничего. Мне едва удалось спасти рукопись начала этого рассказа, столкнув нашего разъяренного хищника со стола.
Асурбанипал важно покинул кабинет, победно подняв, как флагшток, свой прямой хвост, торжествуя и отнюдь не раскаиваясь в содеянном.
Соня старалась сгладить утрату, положив на стол свою тетрадку с выводами и показав мне на необыкновенную табуретку, осторожно пошутила:
— Здесь чудеса, русалка формулами бредит, сам Леший на табуреточке сидит… А кот ученый науко-сказки в клочья рвет!..
— Да нет здесь никаких чудес! — с самым серьезным видом возразил Костя.
— Как? Разве эти куриные ножки не баба-Яга подарила от своей избушки, переходя на оседлость? — спросила Соня.
— Да нет! Все совершенно реально. Ножки — резиновые трубки.
— Ну вот еще! — усомнилась Соня. — Они же серебристые.
— А я их стальной аморфной лентой обмотал.
— Ага, как солдатскими обмотками?
— Не насмехайтесь! Эта лента особая, если хотите, действительно, волшебная!
— Неужели и правда от бабы-Яги?
— Я ее в лаборатории изготовил. Направил струю жидкого металла прямо во вращающиеся обжимные валки. Они охлаждались. Сталь лентой застывала в них, не успевая кристаллизоваться.
— И что же?
— При растяжении металл рвется по граням кристаллов, а не между вошедшими в кристаллы молекулами. И вот, если эти молекулы не успели превратиться в кристаллы, то разъединить их куда труднее. Я обмотал полученной таким образом лентой резиновую трубку. Давление в наполняющей ее жидкости распирает резину, но лента туго стягивает и не дает порваться. Жидкость же передаст приложенное сверху усилие к основанию… — и никакого продольного изгиба!
— Костя! Вы — душка! Может я не все поняла, но, наверное, у слуги Эйлера не было такой ленты?
— Безусловно не было.
— Вот теперь поверю и в крытые стадионы, и в мосты через проливы… Но только боюсь, что на такой паутинный мост не рискну ступить.
— Ничего! — улыбнулся Костя. — Я возьму вас на руки.
Оба засмеялись.
Костя, конечно создаст наливные стержни в лабораторных условиях, но может быть найдутся читатели, которые смогут воспроизвести на практике негнущиеся в продольном изгибе легкие трубы, которые заменят толстые стержни в инженерных конструкциях?
Костя распрощался со мной и вышел в переднюю, где как по некому сигналу появилась и прощавшаяся с моей женой Соня. Костя и Соня вышли вместе.
Я смотрел в окно из кабинета, как они шли по двору. Шли, нежно взявшись за руки. Все-таки загадочная реликвия выполнила одно загадочное дело!
И другие может быть выполнит?”
Званцев закончил чтение.
— Пусть я ничего не понимаю в математике, — первой отозвалась Савва, — но я в восторге от вашего кота, полюбила Соню с Костей, поверила в переселение душ с помощью блуждающего электронного облачка, и преклоняюсь перед Эйлером и его слугой.
— Соглашаясь с вами, добавлю, что меня особенно заинтересовала математика в примечаниях. Это мое хобби. И немало читателей отнесутся к рассказу так же, — сказал Лифшиц.
— Нашему Саше ничего не стоит назад прыгнуть через дриста темных лет, — в своем обычном стиле, ввернув “словечко”, высказался Антонио Спадавеккиа.
— А я увидел избушку на курьих ножках, — заметил художник Ефимов. — Должно быть, баба Яга получила инженерное образование. Я ее нарисую.
— А мне показалось, что теплоход остановился во Франфуркте-на-Майне, и мы услышали обо всем этом на немецком берегу, — заключила Женя Калашникова. — Спасибо вам, Саша. Вы скрасили нам безостановочный унылый путь.
