Такое упоминание из-за твердости Званцева в книге все же сохранилось, но воз и ныне там.
У нас не привыкли принимать всерьез выдумки фантастов.
Заключенный “под сенью Аэлиты” пакт о ненападении между Званцевым и Стругацкими просуществовал, как и подобные другие, недолго.
Братья Стругацкие выступили со статьей в “Книжном обозрении”, утверждая, что Званцев не писатель…
Званцев оставил это без внимания.
Толкавшиеся в вестибюле гостиницы люди, пышноусый швейцар в фуражке с красным околышком, как у казачьего атамана, нарядный портье в смокинге и с галстуком бабочкой что величаво вручал гостям от их номеров ключи с увесистыми грушами, чтобы неудобно было по рассеянности положить в карман и вынести из отеля, все видели, как два пожилых человека, один соскочил с кресла от столика с газетами, а другой прошел мимо швейцара, что-то объяснив ему, бросились в объятия и, отпрянув, стали рассматривать друг друга.
— Ну, старче, недаром я тебя так с юности прозвал. Становишься ты под такое определение подходящим, — сказал вошедший.
— Что ж, друже Костя, время свое берет. Меня здесь, кроме тебя, старикана, правнучка встречала.
— В этом деле ты мне сто очков вперед даешь. Это мое больное место. Ты скажи, марсианку великолепную в уральском исполнении тебе вручили?
— У меня в номере тебя дожидается.
— Жаль опоздал. Пойдем взглянем, хоть полюбуемся. Да и потолковать надобно.
Получение Званцевым “Аэлиты” на Урале, как бы, подчеркнуло кровные узы его с краем самоцветов, гор, лесов и руд. Он еще студентом работал на самом северном заводе Урала в Надеждинске. А инженером начинал с главным механиком металлургического комбината в Белорецке. И на Урале, в городе без названия, в атомном центре Курчатова, отличилась дочь Нина и воспитала там двух его внучек и даже правнучку. Но еще одна крепкая нить связывала его с Уралом. Это Белорецкий закадычный друг Костя Куликов, живший теперь не так далеко от Свердловска в городе Миньяре. Званцев сообщил ему о предстоящей поездке к уральцам, в надежде, что они смогут повидаться.
И они пошли рядом к лестнице, положив друг другу руки на плечи, два уральских старожила, если не сказать старика.
“Машина времени” сильна –
Перенесёт в одно мгновенье
Тебя в любые времена.
Она — твоё воображенье.
Весна Закатова
Ни десятилетия разлуки, ни тысячи километров, разделявшие их, не ослабили старой дружбы, и друзья заговорили, словно вчера расстались. Только шахмат не оказалось под рукой, чтобы сыграть очередную партию.
Рассмотрев художественное изделие уральских мастеров, Костя, усевшись в кресло напротив Саши, сказал:
— Ну, старче, не буду удручать тебя буднями моих серых дней, которые расцветил я лишь посвященными тебе стихами в знак светлой зависти к твоей бурной звездной жизни, — и, встав перед Сашей с кресла, он прочел сердечные стихи:
ЗВЁЗДНЫЕ ЧАСЫ
Далёкой весною тридцатого года
Мы деревцу дружбы сказали: “Расти!”
Душевный, как песня, обычай народа
Стал памятной вехой на нашем пути.
Солдаты эпохи, ни с чем не сравнимой,
А ныне уже ветераны её,
По звёздным часам мы сверяли ревниво
Твое и моё, и других бытиё.
Оно было трудным, в огнях пятилетки,
Жила и страдала родная страна,
А скоро у страшной, кровавой отметки
Бескрайним пожаром взметнулась война.
Тех мук несказанных и крови той море
Народы фашизму вовек не простят.
Нет дома, куда не стучалось бы горе
И страшен итог невозвратных утрат.
Допишут историки мудрую повесть,
Оставят потомкам сказаний тома,
Как выжила в битвах вселенская совесть,
Как злом порождённая гибла чума.
И мы, как и прежде с тобою на марше,
Заветные цели за далью видны,
И если сегодня ты пишешь о Марсе,
То твой марсианин — не символ войны.
И если сегодня к далёкой Венере —
Мечте твоей страстной — летят корабли,
Близка эта быль. Во Вселенную двери
Землянам, открыл первый спутник Земли.
И нам не стареть бы… как дереву дружбы,
Что мы посадили когда-то с тобой,
И долго нести нашу верную службу,
Солдатскую службу Отчизне родной.
— Что ж, друже, посвященьем своим ты мне удружил. Время наше глубоко взял и высоко поднял. Только меня ты еще больше разбередил.
