— Не знаю, но представление мне сделано официально. Я сам ломал голову. Быть может, вчерашнее общение в ресторане с бывшим кавалерийским офицером играет роль? Недаром при инструктаже в ЦК нас предостерегали от общения с местным населением.
— Это же друг моего детства! — возмутился Званцев.
— Вы знаете, кем он был в детстве. Но не знаете, кем он стал теперь.
— Слушайте, Саша! Вы имеете дело не с мальчиком, а с человеком, прошедшим, в отличие от вас и Парнова, через огонь и воду, и медные трубы. Для меня совершенно ясно, о чем вы беседовали с Парновым и кому нежелательно мое выступление, причем даже неизвестно о чем! Я не забыл его провалившейся попытки запретить мне через партком выступать по телевидению. Так же обречена на провал и эта попытка, ставящая вас, оказавшегося у Парнова на поводу, в ложное положение. Я ведь могу сегодня во всеуслышание заявить об этом.
— Умоляю вас не делать этого! Ради нашей с Таней дружбы не делайте этого! Я вам все расскажу, во всем признаюсь. Я выдумал про руководство Конгресса, хотел предотвратить политический скандал. Парнов пригрозил выступить после вас и разгромить ваше выступление. Как будем мы выглядеть перед всеми фантастами Европы? У советской делегации, как и в писательской среде, нет единства? Это же позор!
— Позор в том, что вы и теперь пытаетесь воздействовать на меня.
— Да нет же, нет! Я хотел избежать скандала. Деритесь дома, а не здесь!
— От выступления я не откажусь. На шантаж не поддамся, — твердо отчеканил Званцев.
Кулешов понуро вышел из номера.
Выступление Званцева состоялось в назначенное время при переполненном зале Конгресса.
Он говорил о силе крылатой мечты, зовущей в светлое будущее. О просторах космоса и далеких братьях по разуму. О недопустимости войн в грядущем и об общем стремлении людей к миру и красоте.
И тотчас Парнов потребовал внеочередного слова. Западные писатели посовещались в президиуме, и, не предвидя ничего дурного, предоставили Парнову трибуну.
Парнов с кипящей яростью, если не сказать с пеной у рта, набросился на предыдущего оратора, то есть на Званцева, не называя его по имени:
— Это лживая, замазывающая действительность фантастика. Далекими от реальной жизни идеями она пытается убаюкать читателя, не давая ему мыслить, гася в нем собственное “я” и стремление к свободе.
Парнова слушали с недоумением, хотя нашлись и такие, кто похлопал ему.
Сосед Инессы Федоровны Авраменко, из числа, как и она, гостей Конгресса, удивленно спросил ее:
— Как это может быть? Ведь они оба из одной советской делегации!
Авраменко нашлась и ответила:
— Напрасно думают, что у нас в Советском Союзе все мыслят по одному шаблону, и что нет у нас никакой свободы слова. Как видите, мы не боимся вынести наши разногласия на международный форум.
Она рассказала об этом Званцеву, когда вечером они сидели рядом в этом же зале, где теперь демонстрировался первичный вариант фильма “Воспоминание о будущем”.
Званцев болезненно ощущал устраненные им в советской версии огрехи. Авраменко их не замечала:
— Это поразительно интересно! Но почему вы отдали все это немцам вместо того, чтобы публиковать в нашем советском молодежном издательстве.
— Десять лет двери его были закрыты для меня. Там силу забрали Парновы и иже с ними.
— Для всех место найдется. И для вас в первую очередь.
— Я приду с книгой, как обещал.
На следующий день Конгресс заканчивал свою работу. Весь состав президиума покинул свои места, предложив любым участникам Конгресса занять их, а председательствовать попросили Званцева.
Ему была вручена поощрительная международная премия Еврокона.
Более высокая “Золотые крылья”, была присуждена Парнову.
Но Званцева это нисколько не задело.
Значительно больше тронуло его, что по выходе из зала его ждала румынская делегация, чтобы поздравить фантаста Званцева с наступающим его семидесятилетием. Дело обошлось без ресторанных тостов и юбилейных речей. Просто сердечно относящиеся к нему люди пожали ему руку, пожелали здоровья на многие годы и вручили его рассказ “Взрыв”, изданный отдельной книжечкой на румынском языке.
