Пройдёт волна. За ней — провал.
Но вознесёт вверх новый вал.
Выйдя из больницы по свежим следам своих там размышлений и бесед с соседом, Званцев написал заявку на роман “Сильнее времени” и принес ее в родное издательство “Молодая Гвардия”.
Старых друзей, издававших его “Арктический мост”, полярные новеллы “Против ветра” и очерковые книги “Машины полей коммунизма”, и в переработанном виде “Богатыри полей”, уже не было в издательстве. Директор издательства Близненков умер, остальных разбросало по разным местам. Знакомой оказалась только новая заместительница Главного редактора издательства Вера Александровна Морозова, бывшая прежде политредактором Главлита и пропускавшая с восторгом “Арктический мост”, пригласив тогда автора для знакомства, что было беспрецедентным при отсутствии, как полагалось думать цензуры.
И теперь Званцев со своей заявкой направился к ней. Она обрадовалась его приходу, усадила его на диван в своем кабинете, села рядом с ним. Узнав, что он прямо из больницы, всплеснула руками, маленькая краснощекая с короной из собственной светлой косы на голове.
— Александр Петрович, дорогой! Как же мне рассказать-то вам все?
— А что такое? — насторожился Званцев. — Я все выдержу.
— Многое здесь изменилось! После смерти директора, главный редактор Тюрин ушел в “Известия” заместителем главного, а вместо его заместительницы Филипповой Нины Сергеевны, выдвинутой главным редактором журнала “Знание — сила”, меня сюда сунули и вскоре дали понять, как изменилась здесь ориентация. Влетело мне по первое число за выпуск первым малым тиражом ваших полярных новелл “Против ветра”. Усмотрели в этом политическую ошибку, заставили меня признать свою вину, грозя увольнением и даже исключением из партии. И конечно, подмяли меня.
— Да как это возможно? Это же всеми одобренные рассказы о героике нашей Арктики.
— Дело не в героях, а в нежелательности автора этих новелл.
— Нежелательности? — не веря ушам, переспросил Званцев.
— Я перейду в ДЕТГИЗ, где мне предлагают ту же должность. Там остались старые кадры, наши люди. А здесь — равнение на новую волну шестидесятников, которые вскрывают язвы нашего времени, а поскольку вы рисуете светлый мир будущего, то вы закрываете своим читателям глаза на действительность и причислены к подпевалам, кричащим о коммунизме в нашем поколении.
— Но я не написал ни одного лакировочного произведения.
— Зато такие популярные фантасты, как братья Стругацкие пишут романы, где между строк бичуются наши порядки: оболванивание народа с помощью радио, глушение западных передач, концлагеря и рабский труд заключенных, всеобщее доносительство. И все это, конечно, на других планетах, но читатели догадываются, что так происходит вокруг нас. Им нравится, что писатели вслух сказали такое, и они объединяются в молодежные кружки, перерастающие чисто литературные интересы.
— Я всегда считал, что Стругацкие талантливо пользуются фантастикой, как Эзоповым языком.
— Ваше понимание их приема вам простить не могут. Вы посмотрите проспект задуманной здесь “Библиотеки современной фантастики”. Двадцать томов и ни одного с вашими признанными романами, несмотря на их популярность. Когда я указала на это заведующему прозой товарищу Сякину, он ответил, что “у нас молодежное издательство, и мы должны равняться на их вкусы, а не навязывать им вымышленное будущее, ничего общего не имеющее с миром, в котором живем.” Он говорит с голоса тех же Стругацких, Еремея Иудовича Парнова, ленинградца Варшавского.
— Так он же юморист! Его сатирическая фантастика имеет право на существование, но вовсе не как единственное направление в этом виде художественной литературы. Что же касается беспартийного товарища Парнова, то он добился рассмотрения на парткоме Союза писателей моего выступления по телевидению об Уэллсе перед показом в “Мире приключений”, созданном мною же совместно с режиссером Миллером. Я разъяснил парткому, что это было мое вступительное слово к фильму по повести Уэллса, где я позволил себе напомнить, что “Человек-невидимка” — трагедия безысходности ученого в капиталистическом обществе. И что Уэллс, умирая, отдал свой голос английской коммунистической партии. И никто не давал кому-либо исключительного права говорить об Уэллсе и подобное разбирательство в парткоме неправомерно.
