В окне дачи, в которой находился Гуравани, зажегся свет. Вася сделал знак остальным – а их уже было человек пять – ждать! Поджигатель подошел к окну, задернул занавески.
Одним движением преодолев ограду, детектив пересек дворик и подкрался к окну. Между занавесками оставался совсем небольшой просвет, в который он мог наблюдать за поджигателем. По Васиной команде трое полицейских подкрались к каменной стене дома и замерли возле нее безликими темными силуэтами.
Теперь оставалось ждать, когда Гуравани займется тем, за чем сюда и пришел. Ждали достаточно долго. За это время к засаде присоединился еще один человек – Виктор, председатель дачного кооператива. Его заранее предупредили об операции, попросив уговорить постоянных жителей дачного поселка вечером из домов не выходить. Виктор свою миссию выполнил, а теперь пришел посмотреть, как выполнят свою остальные.
2
С каждой минутой холодало. Не прогретая еще слабым весенним солнцем земля быстро отдавала тепло. Феня уже здорово замерзла, когда Вася, следивший за действиями старика, подал знак: начинаем! Тогда один из полицейских в момент высадил дверь ногой. Стражи порядка ворвались в комнату в ту секунду, когда Гуравани поджигал собранный из мебели костер.
Выводили большевика с большой помпой, окружив плотным кольцом. Он отчаянно сопротивлялся, а двинуть старику под дых никто не решился. Вот так, ласково придерживая под локотки, его и довели до машины.
– Что же вы меня не вяжете? – вопрошал Гуравани. – Свяжите руки свободе! Закуйте правду в кандалы!
Полицейские посмеивались, но сохраняли корректность.
Тут же пришли понятые, начался стандартный процесс оформления задержанного, описания места потенциального преступления.
И все это сопровождалось речью неутомимого оратора Леопольда Бен-Гуравани:
– Подлые полицаи! Вы охраняете богатство воров, незаконно правящего класса! Паразитов на теле народном, кровопийц! Люди еле концы с концами сводят, они голодают, их дети едят объедки, а вы защищаете дома людей, чьи руки по локоть в крови советских граждан! Вы знаете, чей это дом?! Это дом начальника военкомата Федоткина! Это он отправлял наших сыновей в Афганистан, на смерть, а сынков богатеев – прятал от пуль под юбками маркитанток!
– Под чьими юбками? – не допер Вася. – Не важно. А какие еще дома вы сожгли?
– Как кого? Вы даже не знаете?! Председателя гориспокома Карасева, он был миллионером, дочку замуж отдал за директора элеватора, до сих пор живут, как сыр в масле катаются! Еще я сжег дом Малышина, члена исполкома, он был вор страшный! И дом Бзикина, тот городом еще в пятидесятых управлял, три квартиры себе захапал, этот дом, две машины у него было… Я отомстил им всем за унижения и наши страдания! Они не были настоящими коммунистами, настоящими слугами народа. Я воздал им за их деяния!
– А дом Кошелева, мастера СТО, зачем сжег? – вмешался в ход допроса Виктор.
Следователь, ведший допрос, посмотрел на него недобро, но не осадил.
– А? Мастера? Это какой дом?
– Это через две улицы, – пояснил Виктор. – А дом Мазякина, простого бухгалтера? У этого бухгалтера ребенок больной, ему надо каждое лето на свежем воздухе проводить, а этим летом мальчик будет в городе сидеть, Мазякин свой дом еще нескоро заново отстроит!
Гуравани буркнул:
– Лес рубят – щепки летят.
– Значит, это вы сожгли все семь домов? – уточнил следователь.
– Семь?.. – переспросил коммунист-террорист. – Да. Я сжег и горжусь этим!
Заметив, что на улице собирается небольшая толпа жителей, Вася посоветовал следователю:
– Увозите его лучше…
Гуравани погрузили в «бобик», подпортив ему финальную речь, которую он уже начал словами «Трудящиеся! Боритесь за дело…». Машина зарычала и увезла поджигателя в кутузку.
Феня подошла к Виктору, смотревшему вслед машине.
– Я думал, – сказал он, глядя вслед «бобику», – что поджигатель будет молодой.
– Почему? – удивилась Феня.
– Как-то видел тут молодого парня – один силуэт, но мне все-таки показалось, что он не из наших. И как раз следом сожгли дом Кошелева. Я только сейчас об этом вспомнил, когда с этим дедом говорил. Но мало ли я кого видел? – Виктор натянул вязаную шапочку на уши и поднял воротник куртки. – Я же не всех дачников в лицо знаю, а уж их детей, друзей и прочих – тем более. Пойду домой, холодно.
