Меня не узнала Петровская - страница 29

Об обсуждении даже говорить неудобно, до того нас хвалили. Бронзовый Горький — наш! Жюри по очереди целовало Игоря Александровича, у Горина была такая физиономия, будто он его впервые видит. И нас всех хвалили, и говорили, что пошла совсем другая молодёжь, яркая и талантливая. Говорили, что теперь при виде яичных подставок всю жизнь будут вспоминать наш спектакль и нас всех по отдельности.

Горин сказал, что те из наших, которые будут в этом году поступать в театральный, могут уже считать себя принятыми и пусть лучше готовят общеобразовательные предметы. Хо-хо!

На шум заглянул Семен. Услышав, что нас хвалят и нам дали первое место в городе, он поднялся и полчаса распинался, что хороший драмкружок — это старая традиция нашей школы, что Игорь Александрович тоже ученик нашей школы. Уж ладно, если б он болтал только это, но он еще стал заливать, что школа оказывает нам всяческую поддержку. Дурацкое благородство Игоря Александровича не позволило ему сказать, что и фонарь, и занавес мы купили на свои завтраки, а Игорь Александрович вложил всю несчастную зарплату, которую ему дают в школе, да еще и занял у кого-то.

Потом Семен предложил комиссии осмотреть школу и посетить зооферму, но все отказались и почему-то засмеялись. Ну и пусть над ним посмеются.

Пришли играть спектакль. Открыли гримерную комнату, где у нас должны были лежать костюмы и фонарь. В комнате ничего не было. Оказывается, Семен приказал завхозу запереть все где-то в подвале — боится, чтоб не украли. Какое его дело, ведь и костюмы, и фонарь — наши. Оставался час до спектакля, а мы все искали завхоза. Наконец нашли, но он сказал, что директор запретил нам все выдавать без его распоряжения.

Завхоз ушел, а мы так и не знали, что делать. Тогда Игорь Александрович приказал ребятам взломать замок. Дитя сказал, что можно обойтись и без этого, и открыл дверь гвоздем.

Мы взяли костюмы, но из-за этой возни все вышло как-то не так. Правда, зрителями были младшие классы и им все равно понравилось, но нас спектакль не удовлетворил. Костюмы и фонарь мы опять заперли в гримерной.

Был выездной спектакль. Играли на обойной фабрике. Правда, опять была свара из-за костюмов, но Игорь Александрович лично ходил к директору. Вернулся злой и красный, но костюмы нам дали.

На перемене ко мне подошла Крючок и сказала, чтобы я осталась после уроков — надо поговорить. Я осталась. Она начала издалека — всё расспрашивала про кружок и про спектакли, хвалила Игоря Александровича, а потом вдруг спросила: правда ли, что мы берем за выездные спектакли деньги. Мол, ничего в этом плохого нет, если и берем, но просто ей интересно знать. Я сказала, что мы денег не берем. Тогда она спросила, не было ли случаев, когда Игорь Александрович уединялся с кем-нибудь из представителей организации. Я сказала, что такого тоже не было. Интересно, к чему это? Очень уж подозрительно. Так подозрительно, что у меня прямо заныло сердце.

Но потом она перевела разговор на то, что мне надо вступать в комсомол, и заставила при ней написать заявление. Я написала так, как все пишут.

Конечно, надо вступать в комсомол.

Что-то не очень веселые дни начались для меня. У меня все время такое состояние, будто за мной шпионят или все время говорят гадости за спиной. Не в кружке, конечно, а в классе, хотя в кружке все сейчас тоже хмурые — берут пример с Игоря Александровича. После выпуска спектакля он как-то потух. Скоро праздник, я ужасно боюсь, что он его будет встречать не с нами. Домой расходимся поодиночке. Сразу после спектаклей нянечки выгоняют нас чуть ли не швабрами, а однажды тетя Саша даже кричала на Игоря Александровича, что его еще надо проверить, чтобы он не думал, что он сильно умный. А он опять не стал спорить и только сказал нам, чтоб мы убирали за собой и не задерживались в школе.

Зинаида спрашивала у меня про Леночку Петрову, строгая ли у нее мораль и не встречала ли я ее когда-нибудь вдвоем с Игорем Александровичем.

Я рассказала Кашину. Он выругался очень нехорошим словом. Впервые за все время, что я его знаю.