— Ещё вы с этой вашей аналией… тьфу, слово-то какое!.. аномалией. Слышишь, гражданин? А-но-ма-ли-я.
— Да мне, в общем-то, плевать. Меня куда больше волнует, как вы допустили её здесь.
— Знаешь, гражданский, природа нас не спрашивает. Солнце выбросы свои делает — не спрашивает. Аномалия образуется — не спрашивает.
— Офицер, ещё скажите, что и катер мой сам по себе рванул.
— Катер? — капитан вдруг переключился на новую больную тему. — Это я у вас хотел спросить, что там с катером случилось. У меня есть основания подозревать вас… в попытке порчи военного имущества.
— Вы ещё меня в пиратстве обвините! — рыкнул в ответ. — Это вы чтобы уйти от ответственности делаете? До ваших техников всё нормально было.
— Техники… — как-то вдруг сдулся военный. — Алкаши грёбаные! Что, опять пьяные припёрлись? Пахло от них? Вот скажи, гражданский, пахло?
И столько мольбы в этом голосе капитана было, столько отчаянной надежды, что даже стальную Валери О`Стирх проняло.
— Не могу утверждать наверняка, но мне показалось… они действительно были немного не в себе, — неуверенно изрекла валькирия, постреливая глазками на капитана.
В этот момент ситуация в штабе вышла на новый виток напряжения. Пришли какие-то данные от аналитической программы, и офицер с головой погрузился в их изучение. Отошёл чуть в сторону, наклонился над сотрудником, и теперь внимательно вглядывался в строки и графики. От этой ситуации… повеяло чем-то опасным. Напряжённый офицер, даже не смотрящий в нашу сторону, косые взгляды его подчинённого, сидящего за тем же голографическим экраном… Напряжение буквально разлилось в воздухе. А в следующее мгновение до меня дошло, что дело вовсе не в напряжении людей. Дело было в напряжении энергий, которые начали стремительно закачиваться в какое-то оборудование, явно размещённое здесь же. На одних инстинктах, в доли секунды, я запустил пелену сразу третьего уровня, стремительно расширяя её до женщины в моих объятиях. Дальше уже заработала голова, и я отпустил валькирию на оперативный простор. Она была серьёзной боевой единицей, сковывать же ей возможность манёвра собственным телом я не собирался.
Сверху надавило инородным полем. Оно гнулось, кривилось, в тщетной попытке сдавить, сжать, зафиксировать наши тела. Моя пелена держала. Тогда поле, не имея никаких других возможностей, обтекло нас со всех сторон. Между двумя напряжёнными полями, оказавшимися слишком близко, замелькали всполохи разрядов. Запахло озоном.
Поле снаружи ещё прибавило мощности. Теперь уже вокруг нас не просто сновали вспышки, воздух обратился плазмой и буквально клокотал в напряжённых просветах между схлестнувшимися полями. Пришлось добавить ещё одну пелену. Только после этого отпустило, и я смог, наконец отвлёкшись от противостояния с враждебной энергией, оглядеться вокруг.
Военные смотрели на нашу группу во все глаза, и глаза эти были… Должен признать, мне никогда не доводилось видеть взгляды людей, изумлённых до невменяемости, когда глаза буквально вылезают из орбит, а челюсти отваливаются едва ли не на грудь. Именно это сейчас и происходило. Даже капитан не смог сдержать охвативших его эмоций и во все глаза жадно наблюдал за нереальным действом. Было очевидно, что он ожидал совсем иного эффекта от задействованного поля подавления.
Тогда я надавил на инородную энергию своей пеленой, расширяя зону её действия, отталкивая враждебные энергии прочь. Напряжение между двумя коконами скакнуло на порядок. Свет в зале управления начал мигать, со стороны служащих раздались первые крики удивления. Чувствуя, что подавляющее поле поддаётся, я ударил в особенно прогнувшуюся точку. Сопротивление мгновенно спало, а вместе с сопротивлением в зале окончательно погас свет. Прошла пара мгновений абсолютной, нереальной темноты и тишины, и вот автоматика подключила резервный источник питания. Свет снова мигнул, из красного, угрожающего, выходя во всё более яркий белый спектр. Наконец, освещение стабилизировалось. Но за секунды темноты обстановка в зале успела кардинально измениться.
Служащие, в большинстве своём, по-прежнему сидели в креслах, вот только были они не в лучшем виде. Кто-то уткнулся в голограмму перед собой, кто-то лежал лицом в стол, кто-то умудрился даже выпасть из кресла. Объединяло экспозицию одно: все без исключения военные умерли от режущего холодного оружия. Об этом однозначно говорил характер их ран, порой чудовищных и рваных, а также кровь. Кровь была везде. На полу, на обзорных панелях, на стенах, даже на потолке. Брызги крови сливались в причудливую, фантастическую картину, будто это порезвился ненормальный художник-экспрессионист. А в самом центре жуткой экспозиции стояла Валери О`Стирх, Тёмная Мать десанта, Высшая валькирия Республики Ноч, пятная шершавый пол под собой тягучими каплями с по-прежнему выпущенных смертоносных имплантов.
