Андершафт. Образумьтесь же...
Казенс(повелительно). Мистер Андершафт, вам известны мои условия. Хотите — принимайте, хотите — нет.
Андершафт(опомнившись). Очень хорошо: я принял ваши условия к сведению и даю вам половину.
Казенс(презрительно). Половину!
Андершафт(твердо). Половину.
Казенс. Предлагаете мне половину, а еще называете себя джентльменом!
Андершафт. Я не называю себя джентльменом и даю вам половину.
Казенс. И это своему будущему компаньону, своему наследнику, своему зятю!
Барбара. Вы продаете свою душу, Долли, не мою. Увольте меня, пожалуйста.
Андершафт. Ну ладно! Ради Барбары я пойду вам навстречу. Три пятых! И это мое последнее слово.
Казенс. По рукам.
Ломэкс. Вот это ловко! Я сам, знаете ли, получаю всего восемьсот фунтов.
Казенс. Кстати, Макиавелли, я классик, а не математик. Три пятых больше или меньше половины?
Андершафт. Разумеется, больше.
Казенс. Я согласился бы и на двести пятьдесят фунтов. Как вы можете успешно вести дела, когда выбрасываете такую уйму денег несчастному университетскому профессору, который не годится в подметки вашему младшему клерку? Ну, ну! Что скажет Лейзерс?
Андершафт. Лейзерс — кроткий и романтичный еврей, которого интересуют только струнные квартеты да ложи в модных театрах. Ему, бедняге, будут приписывать вашу жадность в денежных делах, как до сих пор приписывали мою. Вы — акула первого ранга, Еврипид. Тем лучше для фирмы.
Барбара. Сделка заключена, Долли? Теперь ваша душа принадлежит ему?
Казенс. Нет, цена назначена, вот и все. Еще посмотрим, кто кого. А соображения этического порядка?
Леди Бритомарт. Какие этические соображения, Адольф? Вы просто будете продавать пушки и оружие людям, которые сражаются за правое дело, и отказывать в них иностранцам и преступникам.
Андершафт(решительно). Ну нет, ничего подобного. Вы должны держаться правил истинного оружейника, иначе вам у нас не место.
Казенс. Что это за правила истинного оружейника?
Андершафт. Продавать оружие всякому, кто предложит за него настоящую цену, невзирая на лица и убеждения: аристократу и республиканцу, нигилисту и царю, капиталисту и социалисту, протестанту и католику, громиле и полисмену, черному, белому и желтому, людям всякого рода и состояния, любой национальности, любой веры, любой секты, для правого дела и для преступления. Первый из Андершафтов написал над дверью своей мастерской: «Бог сотворил руку, человек же да не отнимет меча». Второй написал так: «Каждый имеет право сражаться, никто не имеет права судить». Третий написал: «Оружие — человеку, победа — небесам». У четвертого не было склонности к литературе, поэтому он не написал ничего, зато продавал пушки Наполеону под самым носом у Георга Третьего. Пятый написал: «Мир должно охранять с мечом в руке». Шестой, мой учитель, превзошел всех. Он написал: «Ничто в мире не будет сделано, пока люди не начнут убивать друг друга из-за того, что не сделано». Седьмому уже нечего было сказать. И потому он написал только: «Без стыда».
Казенс. Любезный Макиавелли, конечно, и я напишу что-нибудь на стене, но, так как это будет написано по-гречески, вы ничего не поймете. Что же касается ваших правил оружейника, то я не для того вынул шею из петли собственного кодекса морали, чтобы сунуть ее в новую петлю. Я буду продавать пушки кому вздумаю и отказывать кому вздумаю. Вот вам!
Андершафт. С той минуты, как вы станете Эндру Андершафтом, вам уже не придется поступать как вздумается. Если вы жаждете власти, держитесь от нас подальше, молодой человек.
Казенс. Если б я стремился к власти, то не пришел бы за ней сюда. Какая у вас власть!
Андершафт. Конечно, своей власти у меня нет.
Казенс. У меня больше власти, чем у вас, и больше воли. Вы не управляете этим городом, он правит вами. А что правит этим городом?
Андершафт(загадочно). Воля пославшего меня.
Барбара(в изумлении). Отец! Понимаете ли вы, что говорите? Или вы расставили силки моей душе?
Казенс. Не слушайте его мудрствований, Барбара. Заводом правит самая подлая часть общества: охотники за деньгами, за удовольствиями, за чинами, и он — их раб.
