Казенс(вежливо, стараясь свести его с облаков на землю). Это замечательно, мистер Андершафт. Вам, разумеется, известно, что вы сумасшедший?
Андершафт(с удвоенной силой). А вы?
Казенс. Форменный маньяк. Так и быть, владейте моей тайной, раз и ваша мне известна. Но я удивляюсь. Разве сумасшедший может делать пушки?
Андершафт. А кто, кроме сумасшедшего, стал бы их делать? А теперь (с удвоенной энергией) вопрос за вопрос. Разве человек в здравом уме может переводить Еврипида?
Казенс. Нет.
Андершафт(хватает его за плечи). Разве женщина в здравом уме может сделать пропойцу человеком или жалкую тварь — женщиной?
Казенс(склоняясь перед бурей). Отец Колосс... капиталист Левиафан...
Андершафт(наступает на него). Так сколько же сумасшедших сегодня в убежище, двое или трое?
Казенс. Вы хотите сказать, что Барбара такая же сумасшедшая, как мы с вами?
Андершафт(легонько отстраняет его от себя и сразу приходит в равновесие). Вот что, профессор, условимся называть вещи своими именами. Я — миллионер, вы — поэт, Барбара — спасительница душ. Что у нас общего с чернью, с толпой рабов и идолопоклонников? (Садится, презрительно пожимая плечами.)
Казенс. Берегитесь! Барбара влюблена в простой народ. Я тоже. Неужели вам незнакома романтика этой любви?
Андершафт(холодно и сардонически). Уж не влюблены ли вы в бедность, как святой Франциск? В грязь, как святой Симеон? В болезни и страдания, как наши сестры милосердия и филантропы? Такая страсть не добродетель, а самый противоестественный из пороков. Любовь к простому народу может увлечь внучку лорда и университетского профессора, а я сам был человеком простым и бедным, для меня в этом нет никакой романтики. Пусть бедняки делают вид, будто бедность есть благословение божие, пусть трусы создают религию из своей трусости и проповедуют смирение,— мы не так просты. Мы трое должны возвышаться над простой чернью; иначе, как мы поможем их детям подняться и стать рядом с нами? Барбара должна принадлежать нам, а не Армии спасения.
Казенс. Я могу сказать только, что если вы думаете оттолкнуть ее от Армии спасения такими разговорами, как со мною, то вы не знаете Барбары.
Андершафт. Друг мой, я никогда не прошу того, что могу купить.
Казенс(в ярости). Так ли я вас понял: вы хотите сказать, что можете купить Барбару?
Андершафт. Нет, но я могу купить Армию спасения.
Казенс. Совершенно невозможно!
Андершафт. Вот увидите. Все религиозные организации существуют тем, что продают себя богачам.
Казенс. Но не Армия. Это церковь бедняков.
Андершафт. Тем больше оснований купить ее.
Казенс. Не думаю, чтобы вам было известно, что именно Армия делает для бедных.
Андершафт. Как же, известно: заговаривает им зубы. Как человеку деловому, мне довольно и этого.
Казенс. Какие пустяки! Она прививает им трезвость.
Андершафт. Я предпочитаю трезвых рабочих. Прибыли больше.
Казенс. ...честность...
Андершафт. Честные рабочие всего выгодней.
Казенс. ...привязанность к семье и дому...
Андершафт. Тем лучше: они примирятся с чем угодно, лишь бы не менять место работы.
Казенс. ...чувство довольства жизнью...
Андершафт. Неоценимое предохранительное средство против революции.
Казенс. ...бескорыстие...
Андершафт. Равнодушие к собственным интересам — мне это подходит как нельзя более.
Казенс. ...обращает их мысли к небесам...
Андершафт. А не к социализму и тред-юнионизму. Превосходно.
Казенс(возмущенно). Вот уж действительно продувной старый плут!
Андершафт(указывая на Питера Шерли, который только что вышел из убежища и в унынии бродит по двору). А вот это честный человек?
Шерли. Да. А какая мне польза от моей честности? (Проходит мимо и угрюмо садится на скамью под навесом.)
Снобби Прайс, сияя лицемерной улыбкой, и Дженни Хилл с тамбурином, полным медяков, выходят из убежища и подходят к барабану. Дженни отсчитывает на нем деньги.
Андершафт(отвечая Шерли). Зато вашим хозяевам от этого была большая польза! (Садится на стол, ставит ногу на боковую скамью.)
Казенс, подавленный, садится на ту же скамью, ближе к убежищу. Барбара выходит из убежища на середину двора; она взволнована и выглядит несколько утомленной.
