— Совершенно верно.
— И тебе это нравится?
— Да нет… я вообще-то и не думал об убийстве Гитлера. Я хочу расстрелять идею, которую он распространяет среди множества народов, покончить с ней. А тех молодых парней, которых убью, стану потом оплакивать; тот же, кто убьет меня, возможно, станет оплакивать меня.
— Но ведь они, вероятно, такие же парни, как и ты.
— Конечно, — согласился Пол. — Уверен, на моем месте им тоже хотелось бы сегодня ночью быть в постели с такой девушкой, как ты. Бьюсь об заклад! Гулять среди фонтанов на Рокфеллер-плаза, с бронзовыми скульптурами, держать за руку красотку — вот как ты — в весенний субботний вечер, разглядывать в витринах модную одежду… Могу поспорить, что многим из них по душе музыка Моцарта, как и мне. И все равно я буду убивать их! С радостью!
— «С радостью»?
— Да, с радостью. — Пол стал тереть руками глаза — устали. — С радостью — сегодня. Но я стану оплакивать их в грядущем. А сегодня у них в руках винтовки и они целят в меня и в мой мир. И поддерживают таким образом идею, что я должен убивать других, чтобы жить самому. — Он протянул к ней руку и поймал ее за локоть. — Ну зачем нам говорить сегодня вечером о таких скучных вещах? Это бессмысленно.
— Но все же речь идет о большом мошенничестве! — выкрикнула Дора. — И тебя используют в корыстных целях, и ты прекрасно об этом знаешь!
— Совершенно верно, да, это великое мошенничество — весь этот бизнес. Но все равно мне придется воевать. Меня, конечно, надуют, одурачат, но все же я хоть что-то сделаю, пусть самую малость, чтоб за обедом на террасе звучала музыка Моцарта! Черт подери, это даже не назовешь патриотизмом! Но меня втянут в эту авантюру.
— Что ж, очень жаль… — Дора теперь шла одна, не держала его за руку, — очень плохо.
— Конечно, плохо, — эхом откликнулся Пол. — Может, когда-нибудь будет лучше. Может, когда-нибудь этим миром будут управлять любители музыки Моцарта. Но сегодня такое невозможно.
Внимание их привлекла репродукция картины Ренуара в витрине маленького магазинчика: веселая компания катается на лодке по реке; женщина целует китайского мопса, мужчина в нижнем белье, в соломенной шляпе, с рыжей бородой — этакий крепыш; остряк, в надвинутом набекрень колпаке, нашептывает что-то на ухо подруге, которая поднесла к нему рупором сложенные ладошки; в глубине — большой натюрморт: бутылки с вином, стаканы, разложенная на столе еда, гроздья винограда.
— Я видел ее там, где она висит, — в Вашингтоне, — сказал Пол. — По репродукции трудно судить об этой великой картине. От нее так и веет… розовощеким бессмертием. Теперь вот и у нас появилась, в Нью-Йорке; по три раза в неделю хожу сюда — полюбоваться ею. Все на ней ясно, солидно — разит счастьем. Картина о давно минувшем лете. — Он поцеловал ей руку. — Уже поздно, дорогая, время летит так быстро. Пойдем-ка домой.
Взяв такси, они поехали в нижнюю часть города — к нему.
Когда наступает час коктейля в Браунсвилле, таксисты собираются в гриль-баре «Ламманавитц» — выпить по кружке пива, поболтать о мировых проблемах и понаблюдать, как медленно опускается солнце над повисшей на опорах стальной колеей, ведущей прямо в Проспект-парк.
— Мунго? — живо обсуждали они. — Да у него не рука, а автомат. Это такой питчер, который пробьет Бруклин прямо в первый дивизион международной бейсбольной лиги.
— А я сегодня видел мэра — собственной персоной. Этого «маленького цветочка». По его мнению, стране нужен…
— Послушай, Мизинчик, не дашь ли в долг кружечку пива?
Мизинчик тряпкой вытирал воду, разлитую по полу в сумрачном баре.
— Послушай, Элиа, — он явно нервничал, — продажа алкогольных напитков в кредит в штате Нью-Йорк запрещена законом.
— Что ты несешь? Кружка пива — алкогольный напиток?! За кого ты меня принимаешь — за снежного человека?
— Ты что, хочешь, чтобы у меня отобрали лицензию? — жалобно отбивался Мизинчик.
— Знаешь, я не сплю по ночам, все думаю — как бы Мизинчик не лишился своей лицензии. Моя жена слышит, как я горько плачу во сне, — сыронизировал Элиа. — Одно пиво — «Д. П. Морган»!
Скрепя сердце Мизинчик налил кружку с высокой шапкой пены и, тяжело вздохнув, сделал отметку в своем гроссбухе. — Предупреждаю тебя — последняя, без всяких возражений. Господь свидетель!
