— Вот что мне нужно! — Пол ткнул пальцем в один. — Фирма «Кейпхарт»; можно проигрывать две симфонии зараз. Лежишь себе на спине и слушаешь Брамса, Бетховена, Прокофьева… Такой и должна быть жизнь. Лежи себе на спине и слушай великую музыку на играющем автомате.
Дора смотрела на граммофон: корпус красного дерева, какие-то дверцы, сложная механическая начинка…
— Как ты думаешь, на самом деле будет война? — вдруг спросила она.
— Конечно, будет. Сейчас разогревают питчеров, изучают противника: смотрят, сколько у них бетсменов, левшей, правшей — выбирают лучших стартующих питчеров.
Направление их шагов не изменилось — к нижней части города.
— Но это там, в Европе… — возразила Дора. — Думаешь, мы тоже вмешаемся в эту кутерьму?
— Непременно! Нужно читать газеты! — Он мельком взглянул на витрину, мимо которой они проходили. — Ты посмотри на эти столики! Неофициальные ланчи на террасе. Стеклянные, с металлической основой — чтобы есть на природе. Как приятно — на террасе, вон с тех красивых, разноцветных тарелок, что-нибудь вкусное, с зеленым салатом. С террасы открывается величественный вид на высокие горы и озеро, доносятся чарующие звуки играющего граммофона…
— Да, неплохо, ничего не скажешь, — тихо отозвалась Дора.
— Я приспособил бы лишний динамик, — объяснял Пол, — вынес бы прямо на террасу — и ешь и слушай музыку. Мне так нравится слушать Моцарта за обедом. — И, рассмеявшись, он потащил ее к витрине книжного магазина.
— Мне всегда так грустно, Пол, когда я смотрю на витрину книжного магазина: столько книг, а я их никогда не прочитаю — у меня просто не будет на это свободного времени.
Пол ее поцеловал.
— О чем ты подумала, когда впервые меня увидела?
— А ты?
— Я — что эта девушка должна стать моей.
Дора засмеялась, плотнее прижимаясь к нему.
— Ну а ты? — допытывался Пол.
— А я — что этот парень должен стать моим, — засмеялась она.
— Что скажешь? — спросил Пол. — Разве не замечательный этот город — Нью-Йорк? Откуда, говоришь, ты родом?
— Из Сиэтла. Сиэтл, штат Вашингтон.
— Ну вот, а теперь мы с тобой на Мэдисон-авеню… Держимся за руки, делаем покупки на будущее…
— Но даже если начнется война, — помолчав, вымолвила Дора, — зачем нам вмешиваться? Почему Соединенные Штаты должны принимать в ней участие?
— Ну, в последней войне принимали, так? Втянутся и в эту.
— Тогда, в тот раз, тех парней, что погибли на войне, обманули, нагло надули.
— Ты права, — согласился Пол. — Они погибли из-за шестипроцентного интереса от ценных бумаг, из-за нефтяных разработок, дележа сфер влияния… Иметь бы мне вот собственную сферу влияния…
— И, несмотря на это, ты собираешься поступить на военную службу?
— Да. В первый же день объявления войны. Сразу пойду на вербовочный пункт и скажу: «Вот я перед вами, Пол Триплетт, мне двадцать шесть лет, крепкий, хоть гвозди забивай, у меня отличное здоровье, хорошее зрение, зубы в порядке, плоскостопия нет, — дайте мне винтовку. Посадите меня на самолет, отправьте на фронт, там я покажу, кто я такой».
— Считаешь, на этот раз они тебя не надуют? — спросила Дора. — А ты не думаешь, что и на этот раз тебя заставят воевать за ценные бумаги, за нефтяные месторождения?
— Угу.
— И даже в таком случае запишешься в армию?
— В первый же день объявления войны.
Дора высвободила свою руку.
— Неужели тебе нравится сама идея убивать людей?
— Не-ет, я ненавижу такую иде-ею, — медленно, растягивая слова, ответил Пол. — Не хочу никому причинять зла. Мне кажется, сама идея войны смехотворна. Мне хотелось бы жить в таком мире, где каждый имел бы возможность сидеть на террасе за стеклянным столиком, есть что-нибудь вкусное с цветных тарелок, а на граммофоне автоматически переворачивается пластинка — симфония Моцарта; его дивная музыка звучит через динамик, вынесенный на террасу… Только вот Гитлер не проявляет никакого интереса к этому миру, ему больше по душе другой мир. А я не могу мучиться и жить в его мире, который ему нравится, неважно, какого он образца — немецкого или нашего, отечественного.
— Но ведь тебе не удастся убить Гитлера! — убеждала Дора. — Тебе придется убивать точно таких парней, как ты сам.
