— Мы здесь прячемся, чтобы не попасть под перестрелку, — промямлил старик Киров; у него текло из носа, но он не обращал на это внимания.
— Мы сами — красные! — закричал владелец штыка. — Да здравствует товарищ Ленин!
— Да здравствует Ленин! — закричали они нестройным хором — и сразу замолчали, заметив мою мать, отца и Сару, спускавшихся в подвал по скользкой, гнилой лестнице.
Солдат стоял рядом со мной, с почти закрытыми глазами, с трудом удерживая винтовку, чтобы она не упала на пол, и все время зевал, чудовищно широко открывая рот.
Мать с отцом, Сара молча стояли за нашими спинами. Сара прижимала к груди младенца. Глаза у нее были абсолютно сухие — ни слезинки.
— Да здравствует революция! — крикнул в последний раз старик Киров.
Его тонкий голос вибрировал под сводами сырого подвала.
— Ну, — спросил меня солдат, — они?
— Да, они! — ответил твердо я.
— Мы ничего дурного не делали! — снова закричал портняжка Киров. — Да поможет мне Иисус!
— Это не те, — вмешался мой отец. — Это наши друзья. Те, кто вам нужен, давно убежали.
— Кто это? — спросил красноармеец.
— Мой отец.
— Ну и кто же из вас прав? — Солдат мутными глазами разглядывал моего отца.
— Конечно, старик! — закричал Киров-портной. — Мы были соседями целых восемь лет!
— Это они, — тихо подтвердила моя мать.
Старик Киров наконец вытер нос. Я засмеялся.
— Идиотка! — с горечью бросил отец матери. — Лишь накликаешь на нас еще большую беду. Это они — утверждаешь ты. Ладно, сегодня их арестуют. А завтра вернутся белые, освободят их. Ну и что будет с нами?
— Это они! — твердо повторила мать.
— Кто она такая? — спросил солдат.
— Моя мать.
— Это они! — подала голос Сара — тихий, неровный. Она говорила так, словно это ее последние слова и, когда она их произнесет, то навсегда откажется от дара речи. Запах пороха щекотал ноздри. Я невольно чихнул.
— Что ты собираешься делать? — спросил дрожащим голосом Киров-портной.
Я выстрелил ему в голову. Он упал замертво — всего в одиннадцати футах от моих ног. Остальные в страхе прижались плотнее к стене. Они живо отпихивали друг друга, стараясь оказаться как можно дальше от соседа.
— Даниил! — закричал отец. — Я тебе запрещаю эту расправу! Твои руки не должны быть запачканы кровью! Даниил, опомнись!
Я выстрелил в старшего брата Кирова-портного. Старик Киров заплакал, упал на колени и, протягивая ко мне руки, умолял меня:
— Даниил, Даниил, малыш, что ты делаешь?..
Но я тут вспомнил, что видел в ярко освещенной комнате в доме портного, вспомнил этого беззубого, хихикающего старика, вспомнил мою тетю Сару. Я убил его, когда он стоял на коленях.
Мой отец, зарыдав, взбежал вверх по лестнице. Сара с матерью стояли за моей спиной. Красноармеец энергично тер глаза, чтобы они не слипались. Я чувствовал себя в эту минуту счастливым, но каким горьким было это счастье! Я взвел курок.
— Простите меня, простите меня! — плакал навзрыд самый младший из Кировых. — Я не знал, что я…
Я нажал на курок. Он, завертевшись волчком, упал на труп своего отца.
Снова я взвел курок, старательно прицелился в следующего. Он стоял передо мной совершенно спокойный, потирая нос и глядя в потолок. Я нажал на курок, но выстрела не последовало.
— Нужно перезарядить. — Красноармеец протянул мне новый магазин.
Я вложил его, взвел курок и стал целиться в следующего. Он по-прежнему потирал нос, безразлично глядя в потолок. Я выстрелил. Мне стало немного не по себе от его безразличия к смерти.
Я снова взвел курок. Но в это мгновение владелец штыка кинулся ко мне. Пулей пронесся мимо меня, вихрем взлетел на лестницу. Я бросился за ним из подвала на улицу, выстрелил и, по-моему, ранил его. Он упал; быстро поднялся и побежал дальше. Я — за ним. Еще один выстрел — опять он упал; теперь куда менее проворно поднялся на ноги и, пошатываясь, быстро зашагал прочь. Теперь у меня достаточно времени, торопиться не нужно — я тщательно прицелился. Какой упоительный для меня момент — я видел в прорези прицела его шатающуюся, с расставленными в сторону руками фигуру. Выстрел — он снова упал, приподнялся на одной руке и беспомощно рухнул в грязную жижу. Теперь уже никогда не встанет.
