— и две системы образования. Первая система знаний
предназначена для широких масс. Вторая — для узкого
круга, призвание которого — управлять.
Исторически это различение1 прослеживается во
всех типах культур, с системой образования которых мы
знакомы. Уже в Древнем Египте образование для чи-
новников и низших жреческих каст значительно отлича-
лось от того, во что посвящали узкий круг избранных,
составлявших верхушку жреческой касты и окружение
фараонов. В древней Месопотамии мы видим подоб-
ное же различение. В древней Иудее знания для наро-
да (Тора, Талмуд и летописи) также сильно отличалось
от знаний, достигнутых левитами. Наконец, христи-
анская церковь на протяжении своего господства над
умами средневековой Европы также имела одну истину
для народа и рядового клира, и совсем другую — для
посвящённых».
Этот отрывок показателен как в отношении того, что в нём пря-
мо сказано, так и в отношении того, что обойдено молчанием, хотя
в истории человечества обойдённое в нём молчанием является ка-
тегорией не меньшего порядка значимости, чем сказанное прямо,
просто в силу специфики того, что осталось в умолчаниях: в умол-
чаниях остались ключи к пониманию характера исторически ре-
альной глобализации.
Но поскольку мнения такого рода не входят в обязательный для
всех «стандарт миропонимания»2, то скептики имеют возможность
1 В данном случае, как и в других местах цитируемой статьи
Е. Гильбо, следовало употребить слово «различие», а не «различЕНие».
Слово «различение» в этом контексте неуместно, оно означает совсем
другое, о чём речь будет идти в последующих разделах: в главе 3, и в раз-
деле 5.2.
2 Поэтому вопрос о том, кто и как, с какими целями и под какую кон-
цепцию организации жизни общества формирует образовательные стан-
дарты? — Это — особый вопрос, ключевой по отношению к ответу на во-
78
успокаивать себя тем, что всё это — выдумки, и что мировоззрен-
ческие различия людей не носили и не носят системообразующе-
го характера по отношению к организации жизни общества и
взаимоотношениям людей в нём, а являются «личным делом» каж-
дого и в них выражается своеобразие всякой человеческой лично-
сти, которое в силу своего единичного характера не способно ока-
зать решающего влияния на жизнь общества (о том, что это свое-
образие носит массовый характер и разделяет общество на два
мировоззреченски различных подмножества, — «не видящие за
деревьями леса» искренне не догадываются и часто возражают в
стиле «есть деревья, а леса нет», когда им предлагают посмотреть
на «лес»).
Однако высказывания, содержательно аналогичные высказыва-
нию Е. Гильбо, имеют место в разных культурах на протяжении
всего обозримого исторического прошлого. Так, описывая возму-
щение Александра Македонского (356 — 323 до н.э.) по поводу
опубликования некоторых философских учений Аристотелем (384
— 322 до н.э.), который был учителем Александра, Плутарх при-
водит весьма показательное письмо царя-полководца:
«Ты поступил неправильно, обнародовав учения,
предназначенные только для устного преподавания.
Чем же мы будем отличаться от остальных людей, если
те самые учения, на которых мы были воспитаны, сде-
лаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить
других не столько могуществом, сколько знаниями о
высших предметах».
Успокаивая уязвлённое честолюбие, жажду и чувство превос-
ходства Александра над «остальными людьми», Аристотель в
своём ответе ему написал, что «хотя эти учения и обнародованы,
но вместе с тем как бы и не обнародованы»…
В этом примере хорошо видно, что Александр Македонский —
лидер так называемой социальной «элиты» — обеспокоен «нару-
шением» Аристотелем монополии на Знание определённых клано-
вых группировок, поскольку монополия на Знание — основа их
власти над невежественным обществом, источник пресловутого
«могущества» и «превосходства»: как заметил почти девятнадца-
тью веками позднее Ф. Бэкон (F. Bacon, 1561 — 1626), «Knowledge
itself is power» — «Знание по сути своей есть власть»1.
