скажите: в каком падеже стоит тут слово “бокр”? Да, в
винительном! А на какой вопрос отвечает? Будланул-а
— кого? Бокр-а! Если было бы “будланула что” — стоя-
ло бы “бокр”. Значит, “бокр” — существо, а не предмет.
А суффикс “-ёнок” — это ещё не доказательство. Вот
бочонок. Что же он, бочкин сын, что ли? Но в то же вре-
мя вы отчасти встали на верный путь… Суффикс!
Суффиксы! Те самые суффиксы, которые мы называем
обычно служебными частями слова. О которых мы го-
ворим, что они не несут в себе смысла слова, смысла
речи. Оказывается, несут, да ещё как!
И профессор, начав с этой смешной и нелепой с
виду “глокой куздры”, повёл нас к самым глубоким, са-
мым интересным и практически важным вопросам язы-
ка. — Вот, — говорил он, — перед вами фраза, искус-
ственно мною вымышленная. Можно подумать, что я
нацело выдумал её. Но это не вполне так.
Я действительно тут перед вами сделал очень
странное дело: сочинил несколько корней, которых ни-
когда ни в каком языке не бывало: “глок”, “куздр”,
“штек”, “будл” и так далее. Ни один из них ровно ничего
56
Глава 2. Миропонимание, мировоззрение: типы
не значит ни по-русски, ни на каком-либо другом язы-
ке1. Я, по крайней мере, не знаю, что они могут значить.
Но к этим выдуманным, “ничьим” корням я присо-
единил не вымышленные, а настоящие “служебные
части” слов. Те, которые созданы русским языком, рус-
ским народом, — русские суффиксы и окончания. И они
превратили мои искусственные корни в макеты, в “чу-
чела” слов. Я составил из этих макетов фразу, и фраза
эта оказалась макетом, моделью русской фразы. Вы её,
видите, поняли. Вы можете даже перевести её; перевод
будет примерно таков: “Нечто женского рода в один
приём совершило что-то над каким-то существом муж-
ского рода, а потом начало что-то такое вытворять
длительное, постепенное с его детёнышем”. Ведь это
правильно?
Значит, нельзя утверждать, что моя искусственная
фраза ничего не значит!
Нет, она значит, и очень многое: только её значение
не такое, к каким мы привыкли.
В чём же разница? А вот в чём. Дайте нескольким
художникам нарисовать картину по этой фразе. Они все
нарисуют по-разному, и вместе с тем, — все одинаково.
Одни представят себе “куздру” в виде стихийной
силы — ну, скажем, в виде бури… Вот она убила о ска-
лу какого-то моржеобразного “бокра” и треплет вовсю
его детёныша…
Другие нарисуют “куздру” как тигрицу, которая сло-
мала шею буйволу и теперь грызёт буйволёнка. Кто что
придумает! Но ведь никто не нарисует слона, который
разбил бочку и катает бочонок? Никто! А почему?
А потому, что моя фраза подобна алгебраической
формуле! Если я напишу: а + х = у, то каждый может в
эту формулу подставить своё значение и для х, и для у,
и для а. Какое хотите? Да, но в то же время — и не ка-
кое хотите. Я не могу, например, думать, что х = 2,
а = 25, а у = 7. Эти значения “не удовлетворяют усло-
виям”. Мои возможности очень широки, но ограничены.
1 Профессор ошибся по крайней мере в одном слове: по-венгерски
«bоkr» («bоkоr») — куст…
57
Основы социологии
Опять-таки почему? Потому, что формула моя построе-
на по законам разума, по законам математики!
Так и в языке. В языке есть нечто, подобное опре-
делённым цифрам, определённым величинам. Напри-
мер, наши слова. Но в языке есть и что-то похожее на
алгебраические или геометрические законы. Это что-то
— грамматика языка. Это — те способы, которыми язык
пользуется, чтобы строить предложения не из этих
только трёх или, скажем, из тех семи известных нам
слов, но из любых слов, с любым значением.
У разных языков свои правила этой “алгебры”, свои
формулы, свои приёмы и условные обозначения. В на-
шем русском языке и в тех европейских языках, кото-
рым он близок, главную роль при построении фраз, при
разговоре играет что? Так называемые “служебные ча-
сти слов”.
Вот почему я и начал с них. Когда вам придётся
учиться иностранным языкам, не думайте, что главное
— заучить побольше чужих слов. Не это важно. Важнее
